Победы и беды России - [174]

Однако уже и сейчас вполне очевидно, что взаимодействие сионизма и нацизма необходимо воспринять как грандиозный урок: если сионизм мог подобным образом отнестись к миллионам евреев, то в своем отношении к другим народам он, без сомнения, не подразумевает абсолютно никаких правовых и нравственных «ограничений».

Вполне достоверны сведения, что во время арабо-израильской войны 1973 года правительство Израиля, оказавшись на грани поражения, приняло решение пустить в ход ядерное оружие. Голда Меир, возглавлявшая тогда правительство, весьма прозрачно намекнула об этом в своих мемуарах: «…труднее всего мне писать об октябрьской войне 1973 года, о Войне Судного Дня… едва не происшедшая катастрофа, кошмар, который я пережила и который навсегда останется со мной… я должна умалчивать о многом» (т. II, с. 462). Далее Меир сообщает, что тогда, в 1973-м, «жгучим вопросом было — должны ли мы сказать народу уже сейчас, какое тяжелое сложилось положение? Я была уверена, что с этим следует подождать» (с. 472). Все это достаточно «многозначительно».

Применение ядерного оружия на том предельно малом пространстве, на котором разыгрывалась эта война, неизбежно сказалось бы со всей силой и на самом Израиле. Но, как ясно из вышеизложенного, сионистов это отнюдь не остановило бы (пусть даже дело шло еще раз о гибели миллионов евреев!) Вот почему совершенно необходимо знать и изучать то «взаимодействие» Гитлера и Вейцмана, о котором шла речь в этой статье.

В заключение нельзя не затронуть еще одну сторону проблемы. Вполне возможно, что те или иные люди воспринимают принесение в «жертву» миллионов евреев ради создания государства Израиль в качестве героического (и, конечно, глубоко трагического) деяния. И, кстати сказать, создание многих государств сопровождалось огромными жертвами. И такую точку зрения можно понять. Но определенные выводы из совершившегося также можно — и нужно — сделать…

Глава четвертая ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО СЛОВ О МИХАИЛЕ БАХТИНЕ

Как представляется, для каждого человека, которому дорога отечественная культура, небезынтересны любые сведения об одном из крупнейших мыслителей и культурологов XX века Михаиле Михайловиче Бахтине. В нижеследующем тексте речь пойдет о некоторых подробностях судьбы самого Бахтина и его творческого наследия — именно о некоторых, но, полагаю, немаловажных.

О М. М. Бахтине я написал более или менее подробно в статье «Великий творец русской культуры XX века», вошедшей во второй том моего сочинения «Судьба России: вчера, сегодня, завтра» (М., 1997. С. 187–209), ранее эта моя статья была опубликована, в частности, в издающемся с 1992 года в Витебске (где началась в 1920-х годах творческая деятельность Михаила Михайловича) «специальном бахтинском» журнале под названием «Диалог. Карнавал. Хронотоп» (1993, № 2, С. 120–134). Но недавно в этом самом журнале (1998, № 1 (22). С. 103–155) появилась пространная резко критическая — можно даже сказать «уничтожающая» — статья о М. М. Бахтине, принадлежащая перу историка философии Н. К. Бонецкой, которая еще совсем недавно выступала в печати как явная «поклонница» этого мыслителя.

В самом подобном факте нет ничего неожиданного и особенно прискорбного: наследие многих выдающихся и даже величайших деятелей культуры в тот или иной период и по тем или иным причинам подвергалось нападкам и даже полному «развенчанию» — вспомним хотя бы о «сокрушительных» атаках на самого Пушкина, предпринятых Писаревым и его сторонниками, позднее — футуристами и не столь давно — Терцем-Синявским. Нет сомнения, что и теперешняя попытка развенчать М. М. Бахтина останется бесплодной. Но тем не менее имеет смысл высказаться об этой попытке.

Начну с того, что в качестве члена редакционной коллегии журнала «Диалог. Карнавал. Хронотоп» (ДКХ) я был всецело за опубликование сего «обличительного» сочинения, ибо выразившаяся в нем «позиция» имеет определенное распространение. В моих глазах — и, уверен, в глазах преобладающего большинства читателей М. М. Бахтина — эта «позиция» всецело безосновательна, в частности, потому, что «обличения» подобного рода направлены, в сущности, не против автора «Рабле», а против осмысляемого им «католического менталитета». Но, поскольку такая «позиция» существует, было бы попросту неразумно препятствовать ее «обнаружению». И именно предоставление возможности высказаться или, говоря более торжественно, свободы ее приверженцам обеспечивает и свободу критики их построений.

Позволю себе не вполне, быть может, скромное признание: я с давних пор готов отстаивать свободу приверженцев любых — в том числе совершенно чуждых мне — взглядов, хотя никогда не объявлял себя «демократом», в отличие от великого множества нынешних авторов, на деле-то готовых задушить каждого своего решительного оппонента…

Но обратимся к сочинению Н. К. Бонецкой. Я не имею намерения разбирать его в целом и считаю целесообразным коснуться лишь некоторых его элементов — и не только ради полемики, но и потому, что в связи с этим возникает ряд относящихся к М. М. Бахтину проблем.

Один из разделов работы Н. К. Бонецкой предварен эпиграфом, якобы принадлежащим М. М. Бахтину: «И Евангелие — карнавал». Слова эти взяты из мемуарного сочинения В. Н. Турбина, но не будем тревожить тень покойного, ибо ведь Н. К. Бонецкая принимает рассказ Владимира Николаевича как бесспорно истинный и провозглашает, что, «оспаривая измышления о „христианском“ характере бахтинской философии, нам достаточно… выдвинуть им навстречу эту единственную бахтинскую фразу» (с. 32), в которой мыслитель, по определению Н. К. Бонецкой, «дал нам ключ», то есть по какой-то причине решился «проговориться», «обнаружить» действительный «характер» своей философии.