Победное отчаянье. Собрание сочинений - [10]

А впрочем, та же карусель…»

И третьего – меня – тоска сдавила

Многотонным грузом серых буден,

На которых штамп:

– «Так было -

Так будет!..»

<1944>

Камея

Вот я сижу, вцепившись в ручки кресла,

Какие-то заклятья бормочу…

Здесь женщина была. Она исчезла.

Нет-нет! Мне эта боль не по плечу.

Она всё дать и всё отнять могла бы,

И – отняла !.. Дождь – кап-кап-кап – во тьму.

Прислушиваюсь, улыбаюсь слабо.

За что?.. зачем… так вышло? не пойму…

Мне ни одной вещицы не осталось –

Увы, увы! – на память от нее.

Остались ночью сны, а днем усталость, –

Похмелье, призрачное бытие.

Но я ведь вещность придавать умею

Снам, призракам и капелькам дождя…

И вот стихи – резная вещь, камея –

Дрожат в руке, приятно холодя.

<1944>

Светильник

Ночь, комната, я и светильник…

Какой там светильник! Огарок

Свечи…

Тик-так – повторяет будильник,

Мой спутник рассудочный, старый

В ночи.

Час поздний. Но светоч чадящий

Внезапно разгонит дремоту

Совсем

И душу хватает и тащит

В былое – назад тому что-то

Лет семь,

В тот возраст, когда мы любили

И вечность в любви прозревали…

И вот:

То странною сказкой, то былью

Вся жизнь из могил и развалин

Встает.

Мгновенное заново длится,

Истлевшее светится ярко

До слез…

Забытые вещи и лица, –

Всё снова при свете огарка

Зажглось!

<1944>

Море

В тот год изранила меня

Судьба (все беды навалились!)…

Чужой всему и всё кляня,

В чужом порту я как-то вылез.

Ночь. Бар. Горланят и поют.

Тапер (горбун) бренчит ретиво.

И – так отраву подают –

Китаец подает мне пиво.

Я пью и вдруг впадаю в бред…

Кто тут – глазастой черной кошкой –

Глядит в меня? То пива свет

Или то темень от окошка?..

Кто шепчет мне: «уйди, уйди!»

Ведь я же гость – так не годится…

Нет, я один, совсем один

Сижу – нахохлившейся птицей…

Кто душу мне перевернул?

Чей странный голос пить торопит?..

То был ночного моря гул,

Проклятья волн и пены шепот…

И вот уж я в окно кричу,

Я прямо вопрошаю море:

«Что скажешь, море, мне, ручью,

Несущему большое горе?»

…В ту ночь я очень много пил.

К самоубийству близок был…

С тех пор я пережил немало,

Но помню город портовой

И бред и страшный смысл того,

Что море мне в ту ночь шептало:

– «Уйди, уйди!.. Ты тут чужой,

Ты не морской, а земляной,

Беззубый плоский серый ящер…

Твоя тоска – лишь блажь одна.

Ни в чем ты не дойдешь до дна. –

Какой-то ты не настоящий!..»

<1944>

Химера

Сероватые ползут сторонкой

Сыроватой ватой облака.

Затянули небо тонкой пленкой.

Тошно. Кажется, что смерть близка.

Что ни шаг – то тысячи препятствий,

Что ни мысль – то тысячи химер.

Чуешь только беды да напасти.

Мир печален и трусливо сер.

Боль и гибель, жертвы и утраты,

Нож и пуля стерегут везде…

Вот опять бунтовщику Марату

Смерть грозит Шарлотою Корде,

Вот опять предсмертную истому

С пулей Пушкину прислал Дантес…

Но довольно солнцу золотому

Усмехнуться, как и страх исчез.

Ненадолго, к счастью, меркнет вера,

Ненадолго гибнут бунт и труд…

Всё равно рассеются химеры,

Всё равно за горизонт уйдут.

Где бы ты ни находился, где бы

Ни встречал от облаков рябой

День, а все-таки улыбка неба

Вечно голубеет над тобой!

Одолеем мы химеры эти,

Страхи и сомненья зачеркнем, –

Взрослые умом, душою дети,

С юностью, с надеждами, с огнем, –

Через всё пройдем, перешагнем!

<1944>

Пустыня

Выжженный –

как пустыня,

Гулкий –

как вблизи водопад,

Каменный –

с головы и до пят –

Город в безразличии стынет…

К вечеру устанешь, как рикша,

С мыслью: «не сойти бы с ума»,

Бродишь, ни к чему не привыкши…

Кажется – пустыня… тюрьма…

Право –

что тебе-то осталось,

Что на твою долю пришлось?..

Только

пустота и усталость,

Только

одинокая злость,

Только

лихорадочность бега,

Сутолока без конца,

Судорога вместо лица…

Пусто:

ни одного человека ,

Голо:

ни одного деревца !

<1944>

Ангелы

Нужна ли лирика сейчас?..

Нет, нет и нет! Как будто ясно!..

Но, на минуту отлучась

От современности всевластной,

Чтоб тотчас к ней вернуться вновь

Таким же злым, на всё готовым,

Про вас, печаль, про вас, любовь,

Шепну украдкою два слова…

Вот я гляжу по сторонам…

Войдете вы – душа рванется

К той нежности, которой нам

Так мало в жизни достается.

Душа печальна и проста,

В ней нет усмешки, всё кривящей…

Откуда эта простота?

От вас, мой друг, чуть-чуть увядший.

Ко мне вернулись детства сны.

Откуда? Это вы мне снитесь.

И в эти сны заплетены

Луны серебряные нити.

Достаточно поймать ваш взгляд, –

С души как будто сброшен камень.

Как будто ангелы летят

Над перистыми облаками,

Их очень много – целый рой.

Но тут я говорю: довольно!

Я рву с заоблачной игрой,

При слове «ангелы» невольно

Усмешка вновь лицо кривит,

И явь страшна и не согрета…

И не до этой нам любви,

И не до нежности нам этой!

<1944>

Феникс

Курю

и смотрю

из-за дымных облак.

Хочется

чего-то

этого

…

Роняю пепел,

и вдруг

ваш облик

пронесся в дыму,

и – нет его!

Но снова

зоркая

душа согрета

(а только что

мерзла и слепла)…

Феникс,

кажется,

называется это

странное

восстанье

из пепла!..

<1944>

Сквозь цветное стекло

О музыки неверная стезя!

Верзила, возведенный в менестрели,

Пропел… Аплодисменты озверели.

А в зале яблоку упасть нельзя.

Потом он снова вышел, лебезя.

Заныл рояль, изобразив свирели.

Актер с тапером, расточавшим трели,

Сошлись, как закадычные друзья…

И двойственное вызывают чувство

Тех песен надболотные огни…

Чем он толпе собравшейся сродни?

Гипноз. Цветное стеклышко искусства.