Победное отчаянье. Собрание сочинений - [8]

В нем никогда надежда не умрет,

Что будет день , день жизни настоящей,

Рай на земле, осуществленный сон!..

И поезд милый, поезд приходящий

Стальной походкой содрогнет перрон!

1935

«Одно ужасное усилье…»

Одно ужасное усилье,

Взлет тяжко падающих век,

И – вздох, и вырастают крылья,

И вырастает человек .

И в шуме ветра городского

И пригородной тишины

Он вновь живет, он верит снова

В те дали, что ему видны, –

Обласканные солнцем дали,

Где птицы без конца свистят,

Где землю не утрамбовали,

Где звезды счастием блестят…

Но облака идут волнами, –

Как холодно и – что скрывать! –

Как больно хрупкими крылами

Уступы зданий задевать!

1935

Музыка

Сегодня луна затуманена

И светит не ярче свечи.

Полусумасшедший Рахманинов

С соседней веранды звучит.

Нет радости, – да и зачем она?

Люблю ту холодную грусть,

Что девочка с личиком демона

Разыгрывает наизусть…

Аккорды рыдванами тащатся

И глохнут – застряли в пути,

И всё это трелью вертящейся

Вплотную ко мне подлетит,

И всё это облаком музыки

Осядет со мной на скамью,

Как жук, расправляющий усики,

Садится на лампу мою…

А утром я всё, что запишется

Из схваченного на лету,

Отмечу презрительной ижицей

И, бледный, нырну в суету…

1935

Ничего

Пусть судьба меня бьет, – ничего!

В этом нет хвастовства и снобизма.

Это слово, – недаром его,

Говорят, повторял даже Бисмарк…

И сегодня, смертельно устав

От любовного странного бреда,

Повторяю, как некий устав:

«Ничего! Еще будет победа…

Ничего! Мы еще поживем,

Жизнь укусим железною пастью,

Насладимся и женским огнем,

И мужскою спокойною властью».

Так, владея собой до конца,

В простодушно веселой гордыне,

Льется голос большого певца,

Сотрясая сердца и твердыни…

А когда мы споем свою роль,

С честью выступив в этом концерте, –

«Ничего» – притупит нашу боль,

«Ничего» – примирит нас со смертью…

1935

Шанхай. 1937-1946

«Я этого ждал…»

Я этого ждал

за подъемом,

за взлетом –

паденье…

Я неразговорчив с тобой

и подчеркнуто сух.

Но – видишь? –

у глаз

западают

глубокие тени –

знак верный,

что ночь я не спал

и что мечется дух.

Ты тоже, что я,

ты плывешь

на обломке былого

по мутным волнам

настоящего

серого дня.

Так вот почему

я тебя

понимаю с полслова.

Так вот почему

ты порой

ненавидишь меня.

Я с ужасом жду,

что в любую минуту

при встрече

ты

словом холодным

во мне

заморозишь весну.

Я вздрогну от боли,

но

око за око

отвечу

и ясностью взгляда

и плетью рассудка

хлестну.

Но, снова оттаяв

всем сердцем

к тебе повлекуся…

Ужасна любовь

у холодных

и горьких людей!

У них

поцелуй –

самый нежный –

подобен укусу

и каждое слово

осиного жала

больней…

1937

Встреча

Бездумный, бездомный,

С тоской: побывать бы в Москве, –

Я завтрак свой скромный

Заканчивал как-то в кафе…

Вдруг с улицы кто-то

Согбенно ко мне подошел…

Что мне за охота,

Чтоб нищий торчал над душой!

Я вынул десятку,

Десятку военных времен,

И сунул, как взятку,

В надежде – отвяжется он.

Наивно я думал,

Что он отойдет от души…

Он смотрит угрюмо,

Десятку хватать не спешит.

Вгляделся я ближе,

Скривясь, в маскарад нищеты

И с трепетом вижу:

Знакомые всплыли черты…

Приятель как будто

В былом, а теперь не узнать…

Сережа… Не буду

Фамилию припоминать!

Читаю стихи я,

Бывало, а он говорит:

– «Спасти бы Россию!»

– «Россия!» – я вторю навзрыд.

«Давно ль это было?»

– Лет семь или восемь назад.

Неужто те силы

Иссякли? Неужто – закат?..

И в нищенской маске

Я что-то свое узнаю…

«Вот вам и развязка», –

Шепчу я и тихо встаю.

Ни слова, ни звука

Ему мне сказать не нашлось…

А на сердце – скука,

Тягучая скука без слез!

Всё видя, всё зная,

Себе мы не в силах помочь.

Вся жизнь как сплошная -

Одна – бесконечная ночь!

1940

Пианистка

В. Т-ской

Она была вне этого закона…

В Шопена вкладывала мятежи,

Бряцанье шпор и неподдельный гонор

Без тени самомнения и лжи.

А нынче в браке состоит бесславном

За торгашом, который в меру гнил

И в меру стар… Ну что она нашла в нем!

Еще смела. Еще в глазах – огни,

Еще в походке – трепет и движенье…

Надлома нет. Но он произойдет!..

Непостижимое соединенье

Высот нагорных с гнилями болот!..

Подходит лимузин: садится рядом.

Давлю во рту проклятие свое…

Что перед этим двойственным парадом

Я, безработный, любящий ее!

Она была вне этого закона

Продаж и купль…

Да, ошибался я…

Что ж, надо постараться жить без стона,

Презрение навеки затая…

1940

В такие дни…

В такие дни – мне быть или не быть? –

Вопрос пустой, вопрос второстепенный.

В такие дни вопрос моей судьбы

Решаться должен просто и мгновенно…

Как много братьев нынче полегло!..

Из них любой, любой – меня ценнее,

Но смертной тьмою их заволокло

За родину, за честность перед нею!

В такие дни, дни стали и свинца,

Мне кажется: – включившись в гул московский,

И Гумилев сражался б до конца

В одной шеренге с Блоком, с Маяковским,

А если б он включился в стан врагов

И им отдал свое литое слово, –

Тогда не надо нам его стихов,

Тогда не надо нам и Гумилева!

Ноябрь 1941

Как писать?

Всем миром правят пушки…

О, как писать бы лучше?

Писал чеканно Пушкин,

Писал прозрачно Тютчев.

Учись у них не очень,

Но простотой не брезгуй…

Пусть будет стих отточен

До штыкового блеска.

Бери слова по росту,

Переливай их в пули.

Пиши предельно просто,

Без всяких загогулин.

А – главное – пусть копит

Душа суровый опыт

Лихой зимы военной

С победой непременной, –

Чтоб быть всегда живою,

Навеки боевою!

<1941>

Родина

Людям-птахам мнится жизнь змеею,