Победителей не судят - [97]

Одним словом, я сейчас стою на балконе отеля и смотрю на гуляющую внизу празднично одетую толпу. Похоже, что в этот день и час люди отмечают все разом – и Новый год, и свою новую страну, и избавление от бошей, состоявшееся не вчера, но осознанное только к этому моменту, и, самое главное, они отмечают свою новую жизнь. Одним словом парижане празднуют, а мне грустно, потому что я чувствую себя оставшимся не у дел. Да, наша партия свободных республиканцев продолжит свое участие в политической жизни французской советской республики, ибо ее никто не собирается запрещать, но ее популярность будет падать, пока она совсем не зачахнет. Нет, эта новая Франция, которая ликует сейчас у меня за окном – совсем не моя страна, хотя я ее тоже люблю. Это, как невеста, которая ушла к другому, оставив в сердце незарастающую рану, но все равно оставшаяся милой и желанной. К тому же после формирования нового, уже советского, правительства в нем больше не будет министра национальной обороны. Армия, финансы и спецслужбы в Советском Союзе едины, поэтому министры образования или внутренних дел в республиканских правительствах имеются, а вот военных министров в них нет.

Так что я даже не знаю, чем мне теперь заняться. Начать писать мемуары, или сосредоточиться на политической деятельности, или же попроситься на службу генералом в Красную Армию? Не знаю, не знаю…

Звонок в дверь; пойду открою… Хочется надеяться, что это не НКВД (то есть рабочая гвардия) пришло арестовывать ставшим ненужным генерала…

* * *

Пять минут спустя, там же

Но это оказалась совсем не рабочая гвардия. На пороге номера стоял месье Иванов, в черном кожаном плаще и черной же шляпе, будто личный посланец месье Дьявола. Тот самый месье Иванов, представитель российского президента, с которым я познакомился на тройственных переговорах в Афинах, когда моя «Свободная Франция» перешла на сторону второй антигитлеровской коалиции. Тот, кто плохо знает месье Иванова, может принять его за несерьезного весельчака, с лица которого вечно не сходит улыбка, а тот, кто его знает хорошо, тот… знает, что под этой несерьезной маской скрывается упорный боец с математическим складом ума и смертельной бульдожьей хваткой. Я его знаю и говорю, что такого врага, прошу прощения за каламбур, я не пожелаю и врагу. Бедный месье Черчилль! Против улыбки месье Иванова его сигара, коньяк и толстое брюхо совершенно не котируются. Интересно только, с каким еще предложением из разряда тех, «от которых нельзя отказаться», месье Иванов явился ко мне на этот раз?

– Гуд ивнинг, месье Шарль! – по-английски сказал господин Иванов, приподнимая шляпу, – Как поживаете?

Кроме родного русского, он прекрасно владеет английским и шведским языками. Вот и сейчас, если бы я заранее не знал, что передо мной русский, то подумал бы, что это чистокровный англичанин⁶⁹, причем из высших слоев лондонского общества. Но, к моему величайшему сожалению, месье Иванов совсем не говорит по-французски, а я, в свою очередь, не знаю русского языка, из-за чего нам и в тот, и в этот раз приходится общаться на языке нашего вероятного противника.

– Вечер добрый, месье Серж, – на том же языке ответил я. – Вашими молитвами я поживаю вполне нормально, и не ваша вина в том, что мне категорически не нравится происходящее там внизу, за окном.

– А что там происходит такого особенного? – сказал месье Иванов со своей извечной улыбочкой, подходя к окну и отдергивая штору, – люди празднуют Новый год, радуются и веселятся. Веселые лица, карнавальные костюмы и праздничная иллюминация. Чего же в этом плохого? Разве могли они так веселиться год или два назад? Не понимаю вашего пессимизма…

– Дело в том, месье Серж, – с горечью ответил я, – что Франции – в том виде, в каком я ее знал – больше нет. Она умерла, растворилась в огромном Советском Союзе, и сине-бело-красный стяг свободы равенства и братства исчез под массой чисто алого знамени диктатуры вашего пролетариата. Я не знаю – быть может, Советский Союз продолжит расти и развиваться так же стремительно, как до сей поры, а французы, влившись в огромную семью народов и получив в ней равные права, станут для всех своих сограждан эталоном культуры и воспитанности… В таком случае потомков веселящихся сейчас на улице людей действительно ждет великое будущее. Они, вместе со своими русскими братьями и представителями других народов, как обещают ваши пропагандисты, полетят в космос и рано или поздно раздвинут пределы существования человечества на всю Вселенную. Но ведь все может быть и по-другому… Я же знаю, что там, в вашем мире, большевистский эксперимент не оправдал себя экономически и был свернут самим советским руководством, бросившим своих союзников и клиентов на произвол судьбы. В таком случае, увы, будущие поколения французов ждет гибель под руинами павшей империи, всеобщий упадок духа, вырождение и вымирание. Ставки слишком велики, и я боюсь за будущее своего народа. И мне неясно, к добру был это шаг или нет?

Выслушав мою пламенную речь, месье Иванов для начала только пожал плечами.

– Знаете ли, месье Шарль, – задумчиво произнес он, – я думаю, что вы не до конца владеете информацией об истории нашего мира. Известно ли вам, что после окончания второй мировой войны советская система, прежде чем пасть под давлением коллективного Запада, продержалась целых сорок пять лет? И это притом, что соотношения экономик Советского Союза и стран Запада котировались как один к трем, а военные базы Соединенных Штатов, нашего главного противника, окружали нас по всему периметру границ. Такое было возможно только в том случае, если советская плановая экономика сама по себе имела значительные стратегические преимущества, которые и позволили ей продержаться так долго. К сожалению, при трехкратном превосходстве противника фатальной могла стать любая ошибка, а таких ошибок было сделано предостаточно – не одна и не две. Как это ни печально – жизни без ошибок вообще не бывает. Как говорят у нас в народе: «Знал бы, где упаду – соломки бы подстелил»…