Победитель турок - [86]

— Ежели мы сейчас ничего против турка не сделаем, — говорил Хуняди все с большим подъемом, — он, ей-богу, погубит не только меня, по и всех нас. А вместе с нами все христианство. Ныне подходящий момент помощь получить от папы и всех истинно христианских властителей. Только для этого наша единая воля надобна. Ежели соберется совет страны, я предложу новый налог, который пойдет не на что иное, а только на оборону… Что вы скажете на это, господа?

Господа ничего не сказали, они промолчали, Цилли нарушил короткую тишину, заметив:

— Христианские властители и талера не пожертвуют нам в помощь. Да и папа не склонен дать что-либо, кроме молитв. Похоже, лишь император Фридрих может нам истинным союзником стать, после нас турок всего ранее до него доберется…

Услышав эти слова, Хуняди повернулся так резко, будто неожиданный укол в бок получил, но все же сдержался и сказал только:

— Император Фридрих за наш счет легко с султаном Мехмедом договорится… Папа же передал мне, что окажет нам любую помощь, какая в его силах будет…

— А не лучше ли венецианскую мудрость испробовать? — вмешался и Уйлаки. — Они и у папы денежную помощь берут, и с турок деньги получают за то, что перевозят их войска на своих кораблях…

— Да что ты, господин воевода! — нетерпеливо прервал его Хуняди. — Мы не Венеция, у нас нет того множества быстроходных кораблей, но мы лакомый кусок у турка в глотке. И он нас проглотит, как только сможет. Не над венецианской мудростью надлежит размышлять нам, господа, а над тем, что предпринять против турок. Согласие, единение — вот ныне наша мудрость. Все силы надобно против турок направить. И даже крепостных к делу этому привлечь!

— Ты-то уж начал! Слыхал я, ты разрешил им свободно переселяться…

Голос воеводы звучал насмешливо и даже как будто призывал к ответу. Казалось, совещание не кончится миром, и снова разгорится вражда, но королевский наместник Гараи сумел все сгладить. Кивком указал на дремлющего на троне молодого короля и перевел разговор в другую, более мирную область:

— А верно ли, господин главный военачальник, что в твоих лесах, в Шарошде, даже зубры водятся?..

По окончании совета Хуняди покинул королевский дворец в мирном, добром расположении духа. Он чувствовал себя как человек, который долгое время брел в потемках, напрягая все нервы и ежеминутно готовый к нападению, и вдруг понял, что он в безопасности. Главный военачальник Венгрии спускался по ступеням дворца, придворные слуги, низко склоняясь, отворяли пред ним двери, а он размышлял о том, что, пожалуй, поступил бы правильно, с самого начала сюда направив свой путь… Он даже сказал ожидавшему его внизу, во дворцовой галерее, Михаю Силади:

— Вот не думал, что Ласло столь любезный король. Я полагал, Цилли больше испортит его.

Силади с удивлением поглядел на Хуняди, пребывавшего в несвойственном ему снисходительном расположении духа, и сказал:

— Один ого вид так смягчил твое сердце? Ведь ты, верно, и словом с ним не перемолвился.

— Как бы не так! Я все подряд рассказал ему, что и как делал в пору своего правления, и он ни разу не сказал, что я делал неладно. Перечислил, какие дела остались еще в моих руках, и он ни разу не сказал, чтобы я перестал ими заниматься. Поведал о государственных затруднениях, о том, что нет согласия меж нами, и он сказал, что надобно договориться…

— А про государственную казну говорил?

Теперь Хуняди поглядел на него с удивлением.

— Я тебе уже сказал, что говорил ему обо всех делах, кои еще в моих руках находятся.

— И он согласился? Сказал, чтобы ты продолжал ведать ими?

— Да…

— Я-то не был в королевской приемной, но краем уха слыхал, что вельможи уже совещались о том, как забрать из твоих рук управление казной.

Хуняди остановился, словно конь, получивший удар в грудь, и уже повернулся, чтобы вернуться в тронный зал. Силади, успокаивая, взял его за руку.

— Пойдем, пойдем, господин Янош! Я думаю, ты бы давно без легких остался, если бы каждый раз, как наверху против тебя что-то замыслят, обратно мчался.

— Но ведь король не сказал «нет»! Он сказал «да»!

— А потом сказал «да» вельможам. Слова тут и ныне имеют не больше силы, чем ранее. Сила только за оружием!

Хуняди ничего не ответил, но почувствовал, что какое-то оружие он выронил, потерял.

11

У моста через Рабу и по обе стороны дороги, ведущей в город, огромными толпами стоял любопытный люд. Все держали в руках букеты цветов или охапки цветущих и просто зеленых веток, наломанных с деревьев, чтобы бросить все это под ноги виновнику торжества, когда он дойдет до них. Из города к мосту двигалась целая армия духовных лиц с епископом во главе — одетые в парадное облачение, все они шли пешком, степенным, медленным шагом; за ними следовала группа знатнейших женщин города, тоже пешком и тоже в праздничной одежде, а по обочинам дороги на конях в нарядной сбруе, медленно, гуськом двигались вельможи, прибывшие на предстоящее Государственное собрание; иногда они останавливались, приноравливаясь к тем, кто шел пешком. Шествие было длинным, хвост его едва выбрался из города, а голова уже доползла почти до моста. Священники и женщины распевали псалмы, словно несли священное тело Иисусово, излучавшее любовь на далекие народы и дальние страны, а вельможи в блестящих латах, на конях с изукрашенными седлами и уздечками, выступали столь важно и торжественно, будто ожидали короля… И волнение выстроившегося по сторонам народа, проявлявшееся сперва в шепоте, а потом все в более громких выкриках, тоже напоминало о торжественной приподнятости в ожидании королевского прибытия. Но вот из уст в уста прокатился вдруг шепот, тотчас же перешедший в крик: