Победил Александр Луговой - [11]

— Мама, ты опять мне навалила целую гору! — Люся раздраженно отставляет тарелку, на которую под дымовой завесой своей речи Нина Павловна наложила печений и пончиков.

— Ну так что особенного? Можно подумать, что ты очень хорошо выглядишь! — Но, поймав взгляд дочери, она поспешно меняет тему разговора: — А сейчас чем вы заняты, Алик? Что вам поручили в редакции — что-нибудь очень интересное?

Пораженный такой проницательностью, Александр смотрит на Нину Павловну раскрыв рот. Потом, незаметно увлекаясь, начинает говорить:

— Да есть тут одно задание... Лузгин всегда нам подкидывает какие-нибудь неожиданности. Он на практикантов нажимает. Вот мне поручено поехать на одну фабрику, расследовать письмо. Очень любопытное письмо...

Александр извлекает письмо из кармана и протягивает его Люсе, но Нина Павловна изящным жестом украшенной кольцами руки перехватывает письмо и начинает читать его вслух. Она читает «с выражением», подчеркивая поднятием бровей важные места. Кончив читать, Нина Павловна разражается гневной тирадой:

— Какие все же творятся безобразия! Этот Трюфин — видимо, настоящий деспот. Видите, «он всех подмял» — так и написано! Возмутительно! Надо, Алик, спасти этого... Лукавого. Спасти. Правда, какая-то у него фамилия несерьезная, как в водевиле. Я помню, в Ростове у нас был суфлер Весельчак. Представляете себе, это не прозвище, не кличка, а фамилия у него была такая — Весельчак! Однажды он мне говорит: «Нина Павловна, все смеются надо мной, что делать, посоветуйте, вы наша ведущая артистка, наша примадонна, когда вы появляетесь на сцене...»

— Подожди, мама. — Люся не в состоянии слушать подобные речи и всегда в этих случаях крайне невежливо, по мнению Нины Павловны, прерывает ее. — Дай Алику рассказать, в чем дело.

— Да, да, Алик, продолжайте. Люся, ты вон того возьми, вишневого. Ну как хочешь...

— Видите ли, — Александр обращается к обеим, но смотрит на Люсю. — Там в письме написано, что парня исключили «за общественное безделье». Вот в этом и все дело. Что за «общественное безделье»? Первый раз такое слышу. И, между прочим, в редакции тоже. Даже Елисеич не слыхал...

— Даже Елисеич? — озабоченно переспрашивает Нина Павловна.

— Даже он, — продолжает Александр. — Тут одно из двух: или это какая-то ерунда, безграмотность сплошная. Или, наоборот, что-то новое, чем надо заинтересоваться.

— А почему безграмотность? — вступает в беседу Люся. — По-моему, все очень ясно: на работе парня, наверное, не в чем упрекнуть — норму выполняет, не опаздывает, а по общественной линии, в смысле общественной работы, бездельничает.

— Почему? — горячится Александр. — Он же пишет, что кроссы бегает, на собрания ходит...

— А откуда его исключили? — спрашивает Люся. — Что значит «из коллектива»? Какого коллектива — комсомольского, спортивного?..

— Может быть, из ДОСААФа? — высказывает предположение Нина Павловна, незаметно подкладывая дочери варенье. — Он там пишет, что он член ДОСААФа.

Люся только отмахивается.

Александр озадачен.

— Да, действительно не ясно, что за коллектив...

— А когда ты едешь туда? Где вообще эта фабрика? — интересуется Люся.

— Она в Ивантеевке — завтра поеду. Надо съездить, побеседовать, написать. Потом будут обсуждать, читать, редактировать, могут быть поправки...

— Чтобы хорошо написать, надо иметь рабочее настроение, то есть спокойное, хорошее, — неожиданно изрекает Нина Павловна, заглядывая в самовар, чтобы посмотреть, сколько осталось воды.

Александр и Люся переглядываются. Они прекрасно поняли. Ну конечно. Нина Павловна, как всегда — не нарочно, разумеется, чисто случайно, — услышала их ссору. Она не любит, когда «дети» ссорятся. Некоторое время за столом царит молчание. Его нарушает Нина Павловна:

— Еще налить, Алик? Нет? Ну, как хотите. А ты, Люся? Вот я помню, когда я играла в «Дороге цветов»... У нас тогда был противнейший худрук. Он вечно всем портил настроение, особенно ведущим актерам. Я ему всегда говорила: «Оставьте ваши нравоучения на потом — перед спектаклем у меня должно быть радужное, солнечное настроение»...

— Спасибо, мама, мы пойдем. — Люся встает. Александр тоже.

— Спасибо, Нина Павловна, — бормочет он.

— Пожалуйста, дети. Алик, вы мне обязательно расскажите, чем все это кончится. Я уверена, что будет интересно.

Александр и Люся уходят в Люсину комнату. Горячий чай охладил их воинственное настроение. Люся немного растеряна. Вот он прибежал к ней со своим заданием. Поссорились, поругались. А как только важное, он сразу к ней, обо всем позабыв. Стоял там, на улице, ждал восьми, переживал, наверное...

Это в дневнике легко написать: «расстанемся навсегда!» А как это сделать, когда он вот тут рядом? Она действительно никогда не перечитывает свой дневник, а перечитай его, небось уже двадцать раз там было записано, что сегодня они окончательно расстаются с Александром, что все кончено и т. д. и т. п.

Нет, уж такой ей выпал тяжелый крест, надо с Аликом воевать, спасать его от него самого.

Люся растрогана благородством предстоящей ей миссии. Она поднимает глаза на Александра.

Он сидит опустив голову, устремив печальный взгляд в угол. Но в действительности Александр совсем не печален. Он просто немного сник. Так бывает после большого напряжения. Он так волновался, переживая эту ссору. Как и каждая очередная, она казалась ему самой страшной. А тут еще это ответственное задание. И начало их разговора с Люсей. Но он уже знает, что все хорошо, что она больше не сердится. И ему так легко! Он хочет продлить эти последние минуты тревоги перед окончательной радостью примирения.