Победа - [110]

— Ужасно душно, — заметил он.

Гейст, стоявший посреди комнаты, решил говорить прямо.

— Мы здесь не для того, чтобы разговаривать о погоде. Вы оказали мне честь сказать сегодня о себе: «Я тот, который…» Что это означает?

Не глядя на Гейста, мистер Джонс продолжал рассеянно двигаться; дойдя до намеченного места, он с глухим стуком прислонился к стене возле двери и поднял голову. От этого решительного движения на его изможденном лице выступила испарина; капли пота текли вдоль его ввалившихся щек и почти ослепляли его глаза в их костлявых орбитах.

— Это означает, что я человек, с которым приходится считаться. Нет… прошу вас… не кладите руку в карман… пожалуйста…

В его голосе появился внезапный пискливый звук. Гейст вздрогнул и настала минута взволнованного ожидания, в продолжение которой вдалеке громыхал гром, а справа от мистера Джонса дверь освещалась быстрыми голубоватыми отблесками. Наконец Гейст пожал плечами; он даже посмотрел на свою руку, но не положил ее в карман. Прижавшись к стене, мистер Джонс видел, как он поднес руки к кончикам своих горизонтальных усов, потом ответил на его вопросительный твердый взгляд:

— Вопрос предосторожности, — сказал он своим обычным глухим голосом, сохраняя мертвенно-холодное лицо, — Человек, который вел такую свободную жизнь, как вы, несомненно, должен это понимать. Мне много говорили о вас, мистер Гейст, и я как будто понял, что вы предпочитаете прибегать к более тонкому оружию ума; впрочем, я не хочу рисковать методами… более грубыми. Я не настолько самонадеян, чтобы бороться с вами в умственной сфере, но, уверяю вас, мистер Гейст, что во всякой другой борьбе я окажусь сильнее вас. В эту самую минуту вы у меня на прицеле с того момента, как вы вошли в комнату. Да… из кармана.

Гейст спокойно посмотрел назад, немного попятился и сел в ногах походной кровати. Поставив на колено локоть, он подпер подбородок ладонью и, казалось, обдумывал ответ на эту речь. Прислонясь к стене, мистер Джонс явно ожидал его хода. Обманувшись в своих ожиданиях, он решил заговорить сам. Ему необходимо было подвигаться вперед с величайшей осторожностью из боязни, что гость начнет «лягаться», как говорил Рикардо, — а это было бы весьма нежелательно. Он повторил:

— Я человек, с которым приходится считаться.

Тот продолжал смотреть в пол, словно был в комнате один. Снова наступило молчание.

, - Так вы много слышали обо мне? — спросил наконец Гейст, поднимая глаза.

— Я думаю! Мы стояли в гостинице Шомберга.

— Шом…

Гейст задумался на середине слова.

— В чем дело, мистер Гейст?

— Ничего. Тошно стало, — проговорил Гейст покорно.

Потом, возвращаясь к своему мечтательному равнодушию, он прибавил:

— Что вы хотите сказать, говоря, что с вами приходится считаться? — спросил он немного погодя, так спокойно, как только мог. — Я вас совсем не знаю.

— Мы, очевидно, принадлежим к одному и тому же кругу общества, — начал мистер Джонс с ленивой иронией.

В самом деле он был осторожен, насколько мог.

— Что-то изгнало вас из него… Оригинальность взглядов, может быть. Или же ваши наклонности.

Мистер Джонс улыбнулся бледной улыбкой. В спокойном состоянии его лицо носило странный характер: извращенной и утомленной суровости, но, когда он улыбался, оно принимало неприятно детское выражение. Громыхание грома усилилось, наполнило комнату, потом замерло в отдалении.

— Вы как будто не совсем ясно понимаете создавшееся положение, — снова начал мистер Джонс.

На самом деле, несмотря на эти слова, он считал, что дело принимает весьма удачный оборот. У этого человека не хватало мужества перейти к физической борьбе. Он продолжал вслух:

— Послушайте! Вы же не можете рассчитывать поступать всегда по-своему. Вы ведь человек из общества…

— А вы? — неожиданно спросил Гейст. — Кто же вы такой?

— Я, сэр?.. В некотором смысле я само общество, явившееся к вам с визитом… В другом, я изгнанник, почти объявленный вне закона… Если вы предпочитаете менее материалистическое определение, я своего рода судьба… возмездие, ожидающее своего часа…

— Дал бы бог, чтобы вы оказались бандитом самого вульгарного сорта! — сказал Гейст, поднимая на него свой невозмутимый взгляд. — В таком случае с вами можно было бы говорить откровенно и рассчитывать на некоторую человечность… Тогда как…

— Я, как и вы, ненавижу всякое насилие и жестокость, — за явил мистер Джонс, томная поза которого у стены шла вразрс i с его твердым голосом, — Вы можете спросить у Мартина, прам да ли это. Наш век — век гуманности, мистер Гейст. Это также век предрассудков. Я позволил себе сказать, что вы свободны oi них. Не будьте же скандализованы, если я вам скажу без обиня ков, что мы претендуем на ваши деньги или что я претендую, если вы предпочитаете возложить ответственность на меня од ного. Педро, само собою разумеется, знает о наших намерениях не больше, чем могло бы знать какое-либо животное. А Рикардо принадлежит к породе преданных слуг: он слился со всеми мои ми мыслями, со всеми моими желаниями, даже с моими капризами.

Мистер Джонс вынул левую руку из кармана, вытащил из другого кармана носовой платок и стал вытирать испарину на лбу, шее и подбородке. Вследствие волнения делались заметными его дыхательные движения. В своем длинном халате он походил на выздоравливавшего, который не рассчитал своих сил. Очень спокойный, мощный, широкоплечий, Гейст наблюдал за ним, опустив руки на колени.