Побѣдители - [86]

Так что – как знать? Вдруг и американец «русский душою» и здесь его судьба.

– Так вот, в связи с чем я позволил себе вас умыкнуть, – Костер вынул из внутреннего кармана пиджака несколько свернутых в трубочку листков бумаги. – Очень уж хочется вам показать, что у меня получается. Я прихватил всего несколько отрывков. А сделаны, между тем, десять глав первой книги, ну и начало второй. Я, к сожалению, всегда работаю немного хаотично. Мне-то самому система понятна, а вот со стороны лучше не глядеть. Но, как же глупо с моей стороны было не спросить сразу! Вы знаете английский?!

– Знаю, знаю, – поспешила успокоить я. – Хуже, чем французский, конечно.

– Это понятно, все же французский – язык международного общения. Поэтому я, спохватившись, испугался: а интересно ли вам?

– Очень интересно, и я вполне способна все прочесть и понять. Так что – давайте скорее!

Я впилась глазами в слегка нечеткий, как обыкновенно получается при печати на струйниках, шрифт.

Первый отпечатанный отрывок относился к концу первой книги. Там, где наступление на Петроград.

« – Gentlemen, mayhap you will settle on an apology?

– On no account!

– No!

Vadim gave the signal. Slowly, the opponents began to advance.

Yuri was already raising the Nagant, but at the next second Visniewski saw with amazement that his face cracked with a terrible convulsion. A shot rang out. Sergei’s bullet ripped the cloth of Yuri’s overcoat at the left shoulder. Yuri sharply directed the muzzle of his revolver up and shot somewhere into the tops of the pines, as if in a salute.

– I demand that this gentleman shoots again! – shouted Sergei with a voice breaking with indignation.

– Shoot again, Nekrasov! – said Vadim, stunned by what had happened.

– I refuse. – said Nekrasov with great relief. He already seemed to have recovered himself.

– In this case, I must demand satisfaction a second time!

– Leave it, ser. – And Yuri simply and convincingly, as if prepared in advance, said the only phrase which could appease the anger Sergei: – We are too few as it is51».

Я схватилась за следующий эпизод. А это уже самое начало второй книги. Серёжа находится в застенках Чеки, на Гороховой.

«– Well, boy, have you enough sense left in you to talk?

The man’s voice reached Sergei slowly as if from far away, raising in him as a cold wave the urge to vomit. His illness, punctured lung and leg that refused to heal all spun their sticky web around his brain, slowly and painfully choking him. Illness and filth, one making the other even more vile. But still, this dumbness of reason that lets the mind not to think the thoughts that are more unendurable than any physical torture was almost as rest52».

Как это странно, когда собственные строки обретают иную жизнь… Даже не думала, что это так странно… Да, я владею грамматикой настолько, что могла бы перевести это самостоятельно. Но мой перевод был бы, даже будучи грамотным, совсем иным. Я была бы больше привязана к своему тексту, не поняла бы, где нужно немножко отступить… И вот, к примеру. В моем тексте стоит не «Сергей», а «Серёжа». Еще бы, когда я задумывала роман, мы с героем были ровесники, Серёже девятнадцать лет. Сейчас я его переросла. Но для меня он никак не «Сергей», ни раньше, ни теперь. И я бы машинально оставила уменьшительное имя. Но оно, уменьшительное, родное только для русского уха. По-английски, небось, звучит неимоверно коряво.

Опять же «mayhap»… Нипочем бы мне в голову не пришло.

– Ну, как, Елена Петровна? – Костер, между тем, поднялся и, как выяснилось, заглядывал в рукопись через мое плечо, будто в самом деле наблюдал что-то для себя новое. – Я ведь себе позволяю некоторые вольности, чтобы лучше воспринималось.

– Алхимия. Даже не представляла себе, что это окажется так любопытно в процессе. Нет-нет, не отдам, вы себе еще отпечатаете. А я хочу потом спокойно прочесть сцену дуэли. И эту, с Петерсом, тоже.

– Петерс у вас как живой, – отказавшись от попыток забрать у меня свой черновик, Костер уселся обратно. – Вы его больше прочих не любите?

– Неужели Дзержинский у меня получился хуже? – рассмеялась я.

– Дзержинскому вы отвели совершенно особую роль. Довольно экстравагантную, надо сказать. Петерса же рисуете как с натуры, не фантазируя.

– Петерс, конечно, феерически мерзок. Автор знаменитого «помоечного афоризма».

– Помоечного афоризма? – с любопытством переспросил Костер. – У вас в книге этого нет.

– Да, как-то не пришлось в строку. Это он уже в Москве был. Ненадолго отъезжал в Ростов. Простой народ по наивности пошел жаловаться на голод. Петерс в ответ: «Это у вас-то голод? Пока в городе помойные ямы полны – почему рабочие говорят о голоде? Вот у нас в Москве помойные ямы чистые, будто вылизаны». Знаете, когда этого подонка повесили, ну при Правителе, конечно, так на кладбище при тюрьме ведь около года свалка была. Со всех окрестностей народ повадился помойные ведра на могилу таскать и вываливать – ведь и не лень же было. Самое любопытное, что могилы-то были безымянными. А, между тем, люди откуда-то совершенно точно узнали, где Петерс. Без ошибки. Уж и уговаривали, и полицию выставляли – без толку. Но и немудрено. Знаете, в августе, когда Северо-Западная армия наступала, они там, в Чрезвычайке, расстреливали уже просто как обезумевшие, без обвинений, без учета. Он и Лацис.