По зрелой сенокосной поре - [2]
Тихих улиц и высоких раскидистых лип на каждый мой приезд в городе все меньше. Тихих старых улиц с темными от густой зелени садами и палисадниками, где пионы в сумерках похожи на разноцветные воздушные шары, привязанные у самой земли к кустам, с каждым разом становится меньше, потому что новые улицы растут в городе, как грибы после дождя, и, тоже как грибы, похожи одна на другую. Теснят они старый город.
Раньше четыре натруженных, точно спины крестьянских волов, большака прореза́ли город с востока и запада, с севера и юга. Синь, зелень, голубизна церковных куполов над городом, над большаками издали манили путника. Теперь и купола и большаки потерялись в новостройках. Радиальные и кольцевые трассы, проспекты перепоясали город, точно пулеметные ленты красноармейскую грудь. Лишь светлая Орлея-река изменилась мало. Может быть, только еще выше стали ее обрывистые кручи. Они покрыты все такой же бурьянной пестрядью, чащобой сирени, боярышника, черемухи и яркими лопухами мать-и-мачехи, отцветшей сразу за паводком. Серая зелень, дикое коренье укрывают лазы черных пещер, в которых блукали, да и теперь, наверное, блудят самые бедовые мои земляки-сорванцы.
Уже нет над Орлеей-невестницей низких, гладко оструганных деревянных мостов, похожих после дождей на отбеленные холсты. Вместо них серые чугунные пролеты, будто навеки застывшие здесь на массивных каменных быках. Над ними от сумерек до рассвета размеренно-холодное свечение ртутных ламп. Такое холодное, что мнится: под неэлектрической луной уютнее.
Впрочем, что ж горевать? Сами, своими руками строили, стало быть, новое лучше. Только трудно привыкать к городу сызнова. И, возможно, чтобы любить его таким, как есть, не надо было покидать его?!
Потом, немного позже, я скажу, что здесь произошло в канун моего приезда. Вероятно, это следовало сделать сразу, как только взял в руки перо, но, собираясь на родину, разве думал я о несчастье?..
Не помню как, когда стал я узнавать город заново. Было такое ощущение, какое бывает, если входишь в собственную квартиру и видишь, что она обставлена новой, элегантной и модерной мебелью, кругом блеск, лоск, но нет привычных взгляду предметов, ничего, что дорого, близко…
Да, таким показался мне город.
На каждом шагу:
Цвет… свет…
Стекло… реклама…
Бетон… асфальт…
По асфальту троллейбусы причмокивают влажными губами шин.
Новая остановка: Дворец пионеров имени Юрия Гагарина.
Яркие пионерские галстуки… Им улыбаешься. Пионерия не изменилась! Неровными рядами, сбиваясь с ноги, идут дружины под дробь барабанов и хрип простуженного горна. Поют хорошо знакомое: «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы — пионеры, дети рабочих!..»
За Дворцом пионеров — Дом Советов: высокие этажи, высокие римские колонны… Перед зданием, среди геометрически точно расчерченных цветников — Ленин. Памятник со старой площади у театра, — теперь он стал как будто выше. Над Лениным, над Домом Советов, над городом — алый стяг. И хочется остановиться, от честного пионерского сердца отдать салют!
А от Ленина далеко видно. И сам город, какой-то зеленовато-голубой после дождя, широко распластавший над Орлеей крылья проспектов, и дымящие трубы заводов, и землистые башни элеваторов за городскими окраинами. Еще дальше — желтые ленты полей, загривок темного леса и бесконечно прозрачный, призрачный горизонт.
На дорогах — троллейбусы, «Волги», юркие «Москвичи», громоздкие «МАЗы». Маленькие «Запорожцы» бесшумно скатываются под горку к мосту, — будто капли дождя скользят по стеклу асфальта.
Во всем свой ритм.
Четкий, здоровый, естественный и органичный — как продолжение самого города.
…Вдруг:
Крик!
Скрежет,
скрип тормозов.
Вой сирены…
вой сирены.
Двадцатый век…
двадцатый.
Светлой памяти Милены,
подруги моей юности,
посвящаю эти строки.
…Ее могила на краю кладбища. Отец ее привез с завода прочный обелиск, решетку и скамью, которую поставил у земляного холма, обложенного дерном, почти выгорающим за день под солнцем. Если бы ее мать не поливала траву каждодневно, засохли бы уже и последние зеленые клочки… С обелиска кто-то (кто?..) снял звезду, хотя карточку, застекленную в рамке, не тронули…
Спустя время, когда рана на сердце заросла тупой болью, как зарастает порез на березе причудливым наплывом — тугим и неподатливым, стонуще звенящим под обухом топора, тогда мне пришлось вновь прочитать «Легкое дыхание» Ивана Бунина, тогда-то вдруг и зародилась в душе поправка на «светлое»… Знаю, ничем не объяснимая прихоть, знаю, что это только мое чувство, и ничье больше, но что, если бы жил Бунин в наше время, если бы то же случилось с ним, а не со мной? Быть может, и он написал бы другой рассказ?!
Помните:
«На кладбище, над свежей глиняной насыпью, стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий.
Апрель, дни серые; памятники кладбища, просторного, уездного, еще далеко видны сквозь голые деревья, и холодный ветер звенит и звенит фарфоровым венком у подножия креста.
В самый же крест вделан довольно большой, выпуклый фарфоровый медальон, а в медальоне — фотографический портрет гимназистки с радостными, пронзительно живыми глазами.
Роман Вячеслава Горбачева посвящен людям труда, представителям одной из интереснейших профессий наших дней. Автор рассказывает о гидростроителях, возводящих электростанцию в суровых условиях сибирского Заполярья, в зоне вечной мерзлоты. Романтика края не заслоняет от писателя реальных трудностей. Сложными предстают в романе образы начальника строительства Гатилина, молодого ученого и инженера Басова, поварихи Почивалиной, шофера и экскаваторщика Бородулина, парторга стройки Алимушкина и других. Герои романа стремятся к активному самоутверждению в жизни.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Советские специалисты приехали в Бирму для того, чтобы научить местных жителей работать на современной технике. Один из приезжих — Владимир — обучает двух учеников (Аунга Тина и Маунга Джо) трудиться на экскаваторе. Рассказ опубликован в журнале «Вокруг света», № 4 за 1961 год.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».