По зову сердца - [8]

«Нужно его обмануть, иначе не пустит», — решила я и, притворившись очень испуганной, сказала:

— Неужели?! Значит, не поедем. Только здесь развернуться нельзя. Мы проедем вон до того перекрестка и там повернем.

Пограничник поверил. Сев в кабину, я сказала шоферу:

— Полный вперед!

Евдокимов встревоженно спросил:

— Что сказали на заставе? — Из-за шума мотора ему не был слышен наш разговор.

— Сказали, что еще можно проехать, но нужно побыстрей.

Евдокимов дал полный вперед. Мне показалось, что я слышу выстрелы. Действительно, с погранзаставы стреляли по нашей машине, вероятно решив, что мы сдаемся врагу.

Навстречу нам двигался поток беженцев. Я остановила машину и спросила, можно ли проехать в город. На меня смотрели с ужасом:

— Что вы! В городе немцы!..

— Везде?

— Клепаровский вокзал и улица Первого мая заняты, а при въезде, возле Киевского, шныряет разведка, — объяснил какой-то паренек.

— Они расстреливают уходящих из города, — закричала женщина, державшая на руках двоих ребят.

Я решила, что мы успеем домчаться до госпиталя. Он стоит недалеко от Киевского шоссе.

— Поедем, — повернулась я к шоферу.

Но Евдокимов заупрямился:

— Куда? Врагу в лапы?

— Если ты свернешь в сторону и не будешь выполнять моих приказаний, то… Действуй, как приказал командир полка!

— Вот баба! — покачал он головой и нажал на педали.

Мы стремительно влетели в город. Улицы были безлюдны, повсюду валялись изуродованные тела убитых. Горели заводы, склады, жилые дома.

«Въехали, а сумеем ли выехать? — мелькнула тревожная мысль. — Добраться бы только до госпиталя. А если не удастся, то…»

Надвинула каску плотнее на уши. Вынув из пистолета обойму, проверила тяжелые поблескивающие патроны.

«Буду драться до последнего… Не забыть бы оставить для себя патрон. Да и Гришу живого фашистам не отдам».

Город окутала напряженная тревожная тишина. Казалось, что за каждым домом, за каждым углом притаился враг…

Наконец перед нами госпиталь. Ворота открыты. На высоком крыльце, глядя в нашу сторону, стоят несколько человек в белых халатах. «Ждут, когда мы приедем за ранеными», — подумала я. Но когда я, возбужденная, взбежала на крыльцо, почему-то на лицах ожидавших появилось удивление. Один из стоящих громко и торжествующе рассмеялся.

— В чем дело? — спросила я. — По-моему, сейчас не до смеха. Я приехала за оставшимися ранеными. Помогите их быстрее погрузить!

Я кивнула на стоявшие у дверей носилки.

— Вы что, не слышите? Помогите же вынести раненых!

Люди в белых халатах, отворачиваясь от меня, продолжали молчать. А тот, который рассмеялся при моем появлении, выступил вперед и ехидно проговорил:

— Нет, паненка, вы вже тут не господари! Раненых мы вам не дадим. — Он выпрямился, поднял руку и крикнул: — Хай живе Гитлер и самостийна Вкраина!..

«Националисты… Предатели», — поняла я.

Кровь хлынула мне в голову, я вскинула пистолет и нажала курок. Судорожно дернувшись, предатель рухнул на ступени.

Я отшатнулась, растерянно глядя на убитого мной человека.

От неожиданности оцепенели и остальные.

Встревоженный выстрелами Евдокимов выскочил из кабины с автоматом наперевес:

— Стой! Руки вверх!..

Стоявшие на крыльце подняли руки. Из помещения выбегали врачи и сестры.

— Правильно сделали! Он националист и ждал фашистов, — кивнул в сторону убитого знакомый мне врач, тот самый, который вчера распорядился забрать Гришу в операционную. — Надо немедленно грузить раненых, — он указал подошедшим врачам на сваленные у дверей носилки и кинулся в здание.

— Иди за ними, — сказала я Евдокимову. — Найди Жернева!

Как только шофер скрылся в дверях, оставшиеся на крыльце зашумели, стали о чем-то переговариваться. Я заметила настороженный, злобный взгляд одного из них.

Оглянулась. Я одна, а их пятеро. Шум усиливался. Казалось, сейчас бросятся на меня. А стрелять больше нельзя, можно привлечь внимание с улицы, там шныряет вражеская разведка.

«Надо припугнуть их». Я подняла пистолет и взмахнула гранатой:

— Руки вверх!

Подняли руки, замолчали.

— Если кто шелохнется — брошу гранату! — пригрозила я.

И вдруг, холодея от ужаса, вспомнила, что граната не заряжена, запал лежит в карманчике гимнастерки… Если они заметят, поймут. А заряжать быстро я не умею…

Те, на крыльце, стояли притихшие, лица у них были растерянные, и это снова придало мне уверенности.

— Паненка, — взмолилась перепуганная женщина в белой косынке, — у меня дома диты, не убивайте, паненка!

— Что же вы стоите здесь? — сказала я. — Почему не помогаете выносить раненых?

В это время вынесли на носилках Жернева.

— Тамара? — слабым голосом спросил он.

— Да, Гриша, это я!

На крыльцо выползали и выходили, поддерживая друг друга, раненые. Некоторые из них, заметив убитого, ругались:

— Гады! Хотели отдать нас фашистам.

— Всех забрать! — приказала я шоферу. — Чтобы ни один раненый не остался.

— Не поместятся, — пробурчал Евдокимов, но снова пошел с врачом в здание.

Машина была загружена, некоторые врачи стали просить не оставлять их.

— Кто с нами — садитесь! — сказала я, прыгая на ходу на подножку машины.

— Мы еще вернемся! — крикнула я оставшимся на крыльце, погрозив гранатой.

Машина выехала из ворот. Навстречу шли двое мужчин в гражданских костюмах с автоматами наперевес. Это были немецкие разведчики. Нашу машину они, видимо, приняли сначала за свою санитарную, но когда мы проскочили мимо, сзади раздалась автоматная очередь. Мы свернули за угол.