По знакомым дорогам - [33]

— Командир! Давай команду стрелять!

— Нельзя!

Обошлось без выстрелов, которые могли перерасти в бой, втянуть в него всех, а у нас была совсем другая задача — дойти до Полтавщины и там действовать согласно приказу. Гитлеровцы начали поворачивать в каких-нибудь ста метрах от нашей цепи. Многие партизаны вскинули винтовки и автоматы, чтобы стрелять им в спину, но Каменский и Косенко замахали кулаками по сторонам, предотвращая стрельбу.

— Наступают — не стреляй, отступают — не стреляй, — ворчал Байрамов. — Стихи пишут про фрица — сколько раз увидел, столько убей. Я вижу, а приказ — не стреляй!

Трудно бывает на войне бороться с эмоциями, с переживаниями бойца. Желание угостить захватчика пулей кажется ему разумнее всяких объяснений. У этого бойца, может быть, убили родных: мать, сестру, брата, может быть, друга, может быть, захватили город, где он рос и жил, его родной дом, может быть, он видел на своем военном пути рвы с телами расстрелянных фашистами детей, сожженные деревни с сотнями печных труб над пепелищем, где когда-то звучали человеческие голоса… И пусть безымянными остались для него расстрелянные, вместо хат которых теперь стояли на земле только каменные рощи труб, все равно он был полон ненависти к врагу и желания отомстить за все его злодейства.

Но тактическая задача требовала, чтобы мы не принимали боя в Добрянском лесу, где фашистам удалось окружить нас. Бой, самый мужественный, все равно мог поставить точку в истории только что родившегося партизанского соединения. Недаром из УШПД нам так часто напоминали: «Не ведите открытых боев. Сохраняйте партизан. Больше пускайте под откос поездов, выводите из строя паровозы, это самое главное, закройте движение!» Для этого наше рейдовое соединение и шло на Полтавщину, но туда надо было еще дойти.

Бой в Добрянском лесу был выгоден гитлеровцам, они нас вызывали на этот бой. Обсудив в штабе сложившуюся ситуацию, мы решили — до самой критической минуты не обнаруживать себя, но использовать время с толком, создать круговую оборону на случай, если фрицы отважатся войти в лес, и дать им хороший отпор.

В оборону, в помощь отрядам, расположившимся по всем сторонам Добрянского леса, мы поставили даже разведчиков соединения; они держали рубеж с юга, против Мостков. Все дороги и просеки, ведущие в лес, заминировали. Диверсионные группы Тарновского проникли в тыл к гитлеровцам и заминировали некоторые дороги, по которым они могли подбрасывать подкрепление к Добрянскому лесу…

Мы поехали по отрядам, чтобы объяснить обстановку и поднять дух наших партизан, сказать, что командование ищет выход из леса, окруженного гитлеровцами. Это было правдой. Мы разведывали, нет ли где неизвестной, не помеченной на картах дороги, лес всегда полон тайн, в том числе и таких — вдруг в самом глухом его закутке обнаруживается дорога, накатанная какими-нибудь стихийными дровосеками. Пока ничего похожего не было, но Кочубей разрабатывал оперативный план выхода, а «майор» Мейтин, получив задание досыта накормить партизан перед возможным походом, ломал голову, как это сделать. Костры все еще оставались для нас запретными.

А гитлеровцы считали, что не выпустят свою добычу из Добрянского леса, оказавшегося для нас ловушкой. Быть может, от этой уверенности и не торопились с атакой, оберегали себя от излишних потерь. Из Кусей вернулся Черныш, его разведданные содержали новые, очень любопытные сведения: фашисты приказали населению приготовить лопаты, чтобы через день-другой зарывать партизан в лесу.

Один отряд здесь уже поплатился жизнью, об этом тоже рассказал нам Черныш… В сорок втором году в этом лесу был партизанский отряд, который так и назывался — Добрянский. Кроме того что он был малочисленным и не очень-то вооруженным, гитлеровцам удалось заслать в него шпиона, который и передал им эти радостные для них цифры — отряд слаб. Все равно, однако, он героически сражался три дня. Убили командира, тяжело ранили комиссара, и он умер в лесу.

«Так будет и сейчас!»— говорили немцы.

Глава четырнадцатая

Конечно, нас было больше, чем местных партизан в отряде прошлого года, и вооружены мы были несравненно лучше, но ведь и фашисты стянули сейчас сюда куда более внушительные силы. Конечно, наступление наших войск на фронте, перемена общего положения меняли психологию и самих гитлеровских солдат, но это были лишь одиночные случаи. Их и оценивать можно было с точки зрения психологической, а не оперативной…

А такие случаи были!

В одном из отрядов, например, нам доложили, что в лес пришел немец и сдался в плен. Он оказался переводчиком, служил у гитлеровского коменданта в Добрянке, соседнем селе. Мы пригласили его сесть и рассказать все по порядку. Рассказ короткий. Фашисты готовятся к большому наступлению. Он пришел предупредить нас. Он их ненавидит. «Я не хочу больше им служить, хочу бороться против них, прошу поверить мне! Да, я сотрудничал с ними, подчинялся и хочу смыть свою вину. Я не боюсь, что меня могут завтра убить, как и всех вас, я иду на это сознательно!» Родом он был из немцев Поволжья.

Наши разведчики продолжали искать дорогу для выхода из Добрянского леса, но везде натыкались на гитлеровцев. Первая ночь прошла спокойно, а вторая? Кочубей и Дунаев в поисках дороги с небольшой группой разведчиков доехали до села Прокоповки, разгромили там старостат, перебили почти всех полицейских и, вернувшись в лес, привели с собой группу местных жителей, которые попросились в отряд. Возглавлял их худощавый человек с палкой в руках, по фамилии Малов. Он прихрамывал. И, как выяснилось, был политруком в Советской Армии…