По знакомым дорогам - [13]

Провожали меня мать, отец, сестра. Все плакали. Я надел черную железнодорожную шинель, подаренную мне как-то мужем сестры, подпоясался широким ремнем, сжимал в кармане ржавую гранату-лимонку и держался сурово. Условились, будто я ушел проводить сестру отца (в сорока километрах она жила), больше ничего не придумали. Это — для полицаев. Дождались партизан за селом — пять парней нас было. Подскакивает к нам командир, в короткой кожаной тужурке, в черной кубанке, с биноклем на груди. Это был, как потом выяснилось, Петр Сергеевич Коротченко, а партизаны называли его Кочубей.

— Кто такие? — спрашивает. — Куда идете?

— Охрамеевичские… К вам, в лес.

— А что же вид у вас такой не боевой?

Так и хотелось его спросить: разве? А черная шинель с широким ремнем? Лимонку выдернуть из кармана, показать, что ли? Но он спрашивает:

— Комсомольцы?

— Да.

— А комсомольские билеты с вами?

— Да.

— Тогда садись в подводу, поехали.

Вот так и попал я в лес. Ждал, будут трещать партизанские костры, освещая шумный лагерь, а оказалось — темнота, дверь в землянку завешана плащ-палаткой, а землянка — как яма на пять шагов, что в ширину, что в длину; хоть и жарко натоплено, а тянет на воздух, где холодно и мокро. В общем, сразу понял, партизанская жизнь — это не романтика, а испытания. Через пять дней был уже в бою…

А через месяц, как сообразительный боец, не раз доказавший свою храбрость, Владимир Андриенко был зачислен в спецподразделение минеров, уверенно овладел сложным делом подрывника, стал командиром диверсионно-подрывной группы и нанес врагу серьезный урон на железных дорогах. Взрывы мин, заложенных его руками под рельсы, сбросили с них не один эшелон, везущий на фронт солдат и боевую технику. Из леса Владимир Андриенко вышел с двумя орденами Красной Звезды и многими медалями, с сознанием еще большего родства с землей, которую так любит.

Рассказ Ивана Корецкого

— А я из села Турья Щорского района… До войны ходил в школу в родном селе, окончил шесть классов, но, когда немцы пришли, в нашей школе разместился штаб жандармов и полицейских, она стала местом пыток, издевательств над мирными жителями…

Все перевернулось. Теперь за то, чем я гордился, стали убивать. Мужа сестры Веры, Андрея Быховца, арестовали в оккупированном Чернигове за то, что он был членом партии, и расстреляли. Потом забрали из дома Веру с двумя малолетками. Явился в дом полицейский, знакомый человек — мы рядом жили и в одной школе учились, — но теперь молчи перед ним, приказывает Вере:

— Собирайся сама и детей с собой бери!

Мать и Вера — на колени, стали умолять, чтобы он позволил детей оставить, младшему ведь четыре года. А он закричал, мол, хотите, чтобы они выросли и отомстили мне?

Веру расстреляли с детьми. Полицаи, которые их расстреливали, потом долго водку пили. Приходили в себя. А едва пришли, схватили и расстреляли мужа другой моей сестры, Марии, — Петра Мельника. За связь с партизанами. Посчитайте. Из одной нашей семьи расстреляли пять человек… Я говорить не могу. Если у Петра была связь с партизанами, почему меня не отправили в лес? Я хотел всех фашистов задушить своими руками. А мать говорит: ты же мал еще, пятнадцати нет… Но я знал свою дорогу, только надо было найти ее… Стал разведывать, прощупывать и нашел! А в отряде пришлось, конечно, прибавить годок, чтобы взяли.

Ваню Корецкого считали сыном отряда — в армии таких подростков зачисляли в сыновья полков. Выдали Ване карабин. В одном из первых боев в ложе карабина попала разрывная вражеская пуля и раздробила его в щепы. Это спасло Ване жизнь. За мужество, проявленное в бою, командир отряда перед строем вручил Ивану автомат, перевел в подразделение автоматчиков. Иван гордился, ему казалось, что уж это самые большие его радость и гордость, но когда еще после нескольких боев автоматчика Ивана Корецкого на лесной лужайке приняли в комсомол, а речь при этом, рекомендуя его, держал комиссар отряда, член партии с девятнадцатого года, Иван почувствовал себя взрослее и вправе еще больше гордиться. Вскоре под огнем он снял с убитого вражеского офицера и принес в штаб отряда сумку с важными документами. И все же, можно сказать, оставался мальчишкой. В одном бою чуть не заплакал, когда патроны у него кончились раньше, чем кончился бой: все стреляли, а его автомат молчал! С этих пор в каждый бой Иван брал с собой побольше патронов, за счет еды, чтобы и самому хватило, и с товарищами можно было поделиться. Патроны будут — будет и еда…

Рассказ Степана Бокача

— Прошло более года моей жизни в оккупированном селе Хрещатое. В этом селе я когда-то кончил школу-четырехлетку, отсюда бегал в семилетку в соседнее село Чемер — оно рядом, все хрещатовские мальчишки и девчонки переходили в чемерскую семилетку. После я учился в техникуме механизации сельского хозяйства и получил квалификацию техника-механика. Перед войной жил в Чернигове и работал бригадиром автоколонны, обслуживающей колхозы. Успел поступить в Московский автомобильно-дорожный институт. В родное село Хрещатое я приехал на каникулы, здесь меня война и застала…

Оккупанты сохранили колхоз, только теперь называли его общиной, а звено — десятихаткой. В такой десятихатке работал и я — ходил за плугом, косил траву, заготовлял дрова. Работа нелегкая и неинтересная, как будто на сто лет назад нас отбросили, но куда денешься? Раз назначили меня возить дрова из Горбачевского лесничества. Еду из Хрещатого в Чемер, солнце светит, снега уже нет, вся дорога в мерзлых кочках, коня рысью не пустишь, да и конь такой старый, что и по хорошей дороге не побежит, трясемся шагом.