По земле ходить не просто - [62]

Снегопад усилился. Вдали холодными огнями сверкал родной город.

Теперь Николай не торопился. Подходя к трамвайной остановке, он вынужден был с грустью признаться, что даже не знает, где ему провести время до подхода своего эшелона. Адресов Феди и Геннадия Ивановича он не знал. Не лучше ли вернуться назад на вокзал?

Ветер, как бы торопя его, теребил полы шинели и хлопал ими по голенищам сапог.

«Ну, что же? — спросил он себя. — Попробуем выяснить до конца. Это даже лучше, чем неизвестность».

В общежитии мединститута старый одноглазый швейцар ровным бесстрастным голосом сказал:

— Никитина здесь не живет.

— А где, не знаете?

— Там, где старшекурсники. — Давно?

— Почитай с самой осени. Вы, товарищ военный, случайно не собираетесь к ней?

— Я не знаю ее адреса.

— Адрес я дам. Тут ей телеграмма есть. Поди, важная.

— Там и вторая должна быть и письмо.

Старик порылся в ящике стола.

— Верно. Этих я не видал, — сказал он. — Телефон у нас испортился. Не могли сообщить.

— Дайте мне и скажите адрес.

* * *

Открывая тяжелую дубовую дверь, Николай услышал звуки музыки. В глубине большого вестибюля среди высоких колонн танцевали студенты.

— Вам кого? — спросила пожилая женщина, косясь на его вещевой мешок.

— Мне надо видеть Нину Никитину.

— Никитина в седьмой комнате. Только дома ли она? А вы узнайте. Сами-то вы кто ей будете? Я к тому говорю, что у нас посещение посторонними после девяти часов вечера не разрешается.

— Как хотите, но мне надо видеть сегодня. Если можно, вызовите ее сюда. Вы понимаете, нужно, — горячо заговорил Николай. — Я из Монголии. Еду на фронт…

— Что вы, что вы! Проходите во второй этаж, раз такое дело. Скажите, комендант разрешил. — Женщина указала рукой на каменную широкую лестницу.

Николай почувствовал сильные толчки своего сердца. Ему хотелось в два-три прыжка одолеть это небольшое расстояние, но надо было сдержать себя. На лестнице началось головокружение, на лице выступили капельки пота. Вот когда сказались раны!

Пришлось остановиться и переждать, пока не исчезла темнота в глазах.

«Вот распустился! — злился он на себя. — Нашел время. Дождешься того, что придут девушки и поведут под руки. Со стыда можно сгореть!»

Головокружение прошло быстро. Кажется, и слышать стал нормально.

На втором этаже, прежде чем постучать в седьмую комнату, прочитал список жильцов. Фамилия Нины стояла третьей.

Постучал осторожно. Ответа не было. Второй раз постучал решительнее. Дверь открылась, и перед ним оказалась незнакомая белокурая девушка.

— Нина Никитина дома? — стараясь подавить в себе робость и смущение, спросил Николай.

— А вы проходите в комнату. Ее дома нет.

— Зины и Клавы тоже нет? — сказал он уже в комнате;

— Они в общежитии, только вышли куда-то. Да вы садитесь, пожалуйста. Снимите вашу котомку.

— Ну что вы! Разве это котомка? Это же скатерть самобраная, — попытался отшутиться Николай.

— Пусть будет скатерть самобраная. Или вы боитесь расстаться с ней? — улыбнулась девушка, обнажая белые, очень ровные зубы.

— Боюсь, Это чудо-мешок. В нем вся сила солдатская.

— Высокого же мнения вы о своем имуществе… Так вам надо видеть Нину? Ее нету, а Клаву и Зину я могу позвать. Как сказать им о вас?

— Скажите, что приехал… брат Нины!

— Бра-ат? — удивилась девушка. — Вот уж странно. Четыре года вместе учимся, а я не слыхала, что у нее брат есть… Если уж говорить откровенно, то мы, девушки, народ очень любопытный насчет братьев своих подруг.

— Выходит, что я такой брат, что обо мне не очень часто вспоминают, — засмеялся Николай. Ясно было, что девушка теперь не поверит ни одному его слову, и он тянул время, чтобы окончательно прийти в себя.

Девушка вдруг стала серьезной.

— Я догадываюсь, кто вы. Боюсь, что это так.

— Разведя такой человек, что при виде меня приходят в ужас? — спросил Николай по-прежнему шутливо, но слова девушки встревожили и смутили его. — Что с Ниной?

Девушка не успела ответить. В коридоре послышался смех, а затем с шумом отворилась дверь и на пороге показалась хохочущая Зина. Не замечая Николая, она кинулась в угол, к вешалке, и зарылась лицом в белую штору, которая покрывала одежду. За ней вошла Клава и замерла на пороге.

— Ой, Коля! Ты? — жалобно спросила она.

Зина резко подняла голову и, увидев Николая, побледнела, испуганно закрыла рукой рот, словно стараясь сдержать крик ужаса.

— Живой! — наконец сказала она, все еще не веря себе.

— Ну, конечно, живой. Какой же еще? Только почему вы так неласково встречаете меня? Или не рады моему приезду? Скажите хоть «здравствуй».

— Колесниченко же говорил, что ты… что… Боже мой! Как я рада твоему возвращению! — Зина бросилась к Николаю, обняла его и тотчас же отпрянула. — Похудел как! Изменился!.. Но такой же!

— Что же говорил Дмитрий Петрович? — насторожился Николай.

— Он сказал, что ты погиб, — проговорила Зина, почему-то волнуясь и запинаясь, — что ты взорвал японский танк, а сам погиб. Привез твою записную книжку и письмо…

— Так это же Снегирев — товарищ мой! Герой Советского Союза Снегирев! — воскликнул Николай и после небольшого молчания спросил с каким-то ожесточением: — А Нина? Она тоже поверила? Где она?