По замкнутому кругу - [26]
Лицо Христа было выскоблено до штукатурки.
На свежей краске остался след ножа с зазубринами.
И я вспомнил деревянные плашки в руках капитана Трапезникова.
ХЕЛЬМУТ МЕРЛИНГ
С утра я читал увлекательную книгу о Новгороде Великом, а без десяти двенадцать собрался к Юколову.
На улице ветром несло тополиный пух. В середине августа тополиный пух! Неужели цветут тополя?
— Где здесь дом Марфы? — обратился я к прохожему.
— Марфы-собачницы?
— Это почему же «собачницы»? — удивился я.
— Марфа собак держит, торгует щенками. Из шерсти вяжет рукавицы. Вон пух летит, стало быть, она своих псов вычесывает. Третий дом направо, с голубыми ставнями.
Направился я в третий дом направо. Еще близко не подошел к воротам, как поднялся неистовый собачий лай.
Калитку мне открыл Юколов.
Под яростный лай собачьей своры я торопливо вошел в дом и через хозяйскую половину в комнату художника.
На стенах комнаты висели десятка полтора этюдов и законченных картин, написанных в манере художников-миниатюристов. Одна особо привлекла мое внимание. Ничего особенного в ней не было, но почему-то я не мог оторвать от нее глаз. Две березки, меж ними качели. — Рубленая стена домика в три окошечка. Старые, покосившиеся наличники. Настежь распахнуты рамы, сквозняком выпростанные ситцевые занавески и на подоконниках в буйном цвету герани. Красные, белые, темно-вишневого тона герани.
Я перешел к другим пейзажам местной природы. Яркие, запоминающиеся уголки леса, приусадебные сады. Но вот этюд мужского портрета, мужественное лицо немолодого человека. Из-под ворота рабочей блузы выглядывает уголок морской тельняшки. Глаза смотрят сурово, углы губ опущены. Он курит голландскую трубку, поддерживая чубук кистью сильной руки с длинными пальцами.
— Это кто, моряк? — спросил я.
— Союз художников поручил нам писать портреты строителей для первомайской выставки. Это рабочий, по фамилии Дзюба, в прошлом моряк.
— Интересное, волевое лицо.
— Да. Я написал портрет, он был на выставке, его купило строительное управление.
Мы сели на старинный, красного дерева диван, бог знает как попавший к собачнице Марфе. На столе лежала «Шагреневая кожа» Бальзака, заложенная на странице.
Увидев книгу в моей руке, Юколов спросил:
— Любите Бальзака?
— Да. Философские вещи меньше, чем другие из этого цикла.
— Вот вы вчера интересовались, как в этой глуши мы проводим время. С утра ходил на этюды, затем хорошая книга, послеобеденный отдых. Мне под шестьдесят, Федор Степанович, огонек поугас, любопытство притупилось. Тихо катится тележка под гору по булыжной мостовой…
— Грустно что-то, Донат Захарович. Так владеть кистью, писать так вдохновенно, так мастерски и думать о тележке под гору. Один писатель сказал об этом еще ярче: «Едем с ярмарки». Но вы зря об этом. Право, зря!
Я осмотрел спартанскую обстановку комнаты. На вешалке висел плащ, подбитый шерстяной шотландкой. Шляпа и светлый шарф. Теплый вязаный жилет. Стеганая синяя куртка. Узкая железная койка застелена чисто и строго, по-военному. На тумбочке стопка книг. Очень хотелось полистать эти книги, но я воздержался. Круглый стол в углу. Гимнастическая резина с блестящими от частого употребления ручками. Мольберт с начатой картиной, закрытой пестрым головным платком. На столе кринка, видимо с молоком, и стакан.
Всякая попытка с моей стороны завязать разговор кончалась неудачей. Еще раз похвалив картины Юколова, я ушел.
До обеда еще было время — Яковлишин предупредил меня, что обедают они в три, — и я направился в Поворотное. Шел я быстро — сорок минут. Сразу нашел дом Стромынского. Во дворе привлек внимание ижевский мотоцикл. Навстречу мне вышел Лунев. Мы оба обрадовались друг другу.
— Знаете, Федор Степанович, я уже беспокоиться начал. Ну как?
— Идем по следу. Это ваш мотоцикл?
— Мой.
— Завтра, коли меня не подведет один парень, наш московский студент, будет срочное дело. Я занесу материал на экспертизу. Надо срочно установить идентичность ножа. Гоните в управление, нажимайте везде, где только можно, чтобы экспертиза была выполнена срочно, и привезите мне. Есть что-нибудь новое?
— Есть. Допрошены стюардессы обоих рейсов. Они сошлись в описании старика, это он — «Маклер»! Брезентовый плащ, очки, перевязанные тряпицей на переносье, борода, усы.
— Протокол есть?
— Здесь, при мне. Предъявить им для опознания снимки?
— По этим фотографиям они не опознают, у нас есть опыт. Но скоро, боюсь об этом говорить, скоро они понадобятся. Держите с ними связь. Это все?
— Пока все.
— Я спешу на обед к трем часам. До завтра, Женя!
На следующий день, делая заметки в своем блокноте, я взял планы церкви и стал их тщательно изучать. Работал я усердно, так же как трое художников. Ближе к полудню, присев на солею у ног Юколова, я вытер пот со лба и с огорчением сказал:
— Хорошо бы, Донат Захарович, объемную модель вылепить…
— За чем же дело стало? — спросил он. — Пластилин захватить не догадался.
— Съездим после обеда на моей машине в Невьянск, купим, — сказал Черноусов.
— Я модельку сделаю, а вы, Донат Захарович, подправьте тогда, если что не так будет…
— Как же, найдете вы в Невьянске пластилин! — с лесов отозвался Ковалихин. — Я из Москвы привез, но ни разу не пользовался. Могу с вами поделиться, инспектор!
