По всем правилам осадного искусства - [12]

— Утром купила две банки эмали… Надо будет перед родительским днем оградку подновить…

— Мы же в том году и оградку покрасили, и тумбочку.

— Грязновато получилось…

— Кисть попалась паршивая… Ты больше такую не покупай… Надо соседа попросить, может, японскую достанет…

— Ты у него опять пластинки брал?

— Всего две… Сказал, подождет до стипехи.

— Ладно, пойду…

Мать выплеснула остывший чай в раковину — так и не отпила ни глоточка.

Студент положил вилку, отодвинул тарелку.

Да, последний раз они были у бабки Анны по весне. Поехали на кладбище вдвоем. Заказали такси, положили в сетку банку краски, новую кисточку с еще не оторванным ценником. К себе в сумку мать поставила бутылочку ацетона. Приехал на кладбище, с трудом отыскали могилу. Она теперь была далеко от края. Плотный клин оградок, выбравшись из тесноты рощицы, позванивая металлическими листьями венков, захватывал когда-то плодородное поле — оспины могил да кое-где на уцелевшем дерне трава — издали она кажется бумажной, как вылинявшие цветы, прикрученные к облупленным прутьям…

Студент поставил сковородку в раковину, залил водой. Тщательно вытер стол. Потом взял металлическую щетку и принялся очищать дно сковородки.

Мать утром удивится… После консультации рвану прямо в библиотеку, засяду всерьез…

Поставил сковородку на видное место, повесил щетку над краном. Вымыл руки, выпил еще кружку чая и ушел спать.

В комнате от сохнущего пальто воздух был как в кладовке под лестницей.

Один раз, играя в войну, сидел за бочкой, накрывшись фанерой и заставив ноги ящиком. Ребята заглядывали в кладовку раз пять, но так и не обнаружили его, а он выскочил в самый ответственный момент, а потом рассказывал, как у его носа по крышке бочки пробежал мышонок, и девчонки, взвизгивая, бегали смотреть то место. Про мышонка он, конечно, наврал. Не рассказывать же про то, нестерпимо хотелось чихать и как занемели ноги. А в том, что появился из кладовки в нужный момент, виновата паутина. Привстал размять ноги, да и цапанул ее затылком, как будто летучая мышь приклеилась мягким крылом, — чуть не заорал…

Студент разделся, приоткрыл форточку и залез под холодное одеяло. Все, что произошло вечером, казалось ему сейчас таким же далеким, как детство в старом доме. Словно кто-то другой торчал в аптеке, метался по городу, стоял в тоннеле, дыша на руки, а рядом на крышке колодца грелись усталые голуби…

Под самое утро проснулся. Почудилось сквозь сон, что у соседа за стеной, чуть слышно, — та музыка, тот же ударник, как в магазине, когда вздрагивала стеклина, за которой стояли «кассетники» и «вертаки», а в экранах телевизоров отражалась она, идущая к выходу…

После консультации студент зашел в столовую, взял «комплекс», устроился в уголке. Отпил сразу полстакана компота, ткнул вилкой в шницель.

Может, поехать к биофаку? Попытаться еще раз… Нет… Рядом будет маячить и ухмыляться тот парень… Лучше вообще об этом не думать… Сейчас главное — сесть за диплом, сесть основательно… Через две недели надо показать собранный материал… В библиотеку сегодня не сунусь — оттуда прямая дорога к биофаку — поеду к Андрюхе; сегодня чем дальше от центра, тем лучше…

Студент отнес посуду в мойку. Из-за соседнего столика рукой махнула Тамарка. Отвернулся.

Пока студент ждал трамвай, по дороге, что шла параллельно линии, один за одним проносились самосвалы, груженные снегом. Потом, уже из вагона, он видел вгрызающиеся в сугробы снегоочистители, грейдеры, скребущие обочину, людей в оранжевых жилетах.

Студент не отрываясь смотрел в протаянную дырку. Сквозь нее город казался чуточку незнакомым.

В трамвае не умолкал пассажир:

— Нынче зима что надо…

— А в том году снега почти не было, помните?.. Вот и приходится теперь небесам план перевыполнять…

— Старики говорят, лето будет засушливое…

Студент, вслушиваясь в разговор, выскреб на замерзшем стекле маленькую буковку «м».

— Я лично в их приметы не верю. Все же на глазах меняется. Может, мы уже такого на нашей многострадальной планете натворили, что и подумать страшно. Кругом стронций-девяносто — снег, и тот радиоактивный, скоро люминесцировать начнет — вот примета настоящая…

Андрюха был дома. Как и в прошлый раз, ползал на четвереньках вокруг ватмана — подправлял, подчищал.

— Да ты не расстраивайся, — Андрюха свернул ватман, отнес на стол. — Я еще вчера понял, что наш план с изъяном: не учел психологии. Во-первых, насильно мил не будешь, во-вторых, девицы типа твоей избалованы до ужаса — им принцев подавай, ведь, по их мнению, они живут для счастья, а счастье должно строиться на прочном фундаменте… Вот был бы ты железобетонным…

— А если она специально с тем парнем подстроила, чтобы надо мной подшутить, — знала, что будут ее ждать? А может, он случайно забрел на день рождения, и она хотела от него отделаться, да не могла?

— С женщинами надо рвать сразу и с корнем!

— Что-то ты свою Верочку до сих пор забыть не можешь… Сам же говорил: если вернется, все прощу, пусть хоть с ребенком чужим, — говорил?

— Сравнил… У нас была настоящая любовь…

— У меня, может быть, тоже настоящая.

— Не смеши… Тебе просто обидно, что тебя обвели вокруг пальца… Если бы любил, то не сидел бы у меня, а метался бы под ее окнами, телефон бы терзал, плакал бы горючими слезами, кусал пальцы и выл… Впрочем, я знаю, как тебе помочь, — Андрюха расстелил очередной лист, прижав края толстыми справочниками. — К тому же доведем до конца наш первоначальный план…