По волнам жизни - [9]

Он возвращался к себе домой, завершив университетский курс наук, и думал теперь о том, куда его могут назначить на работу. Бурная жизнь Парижа, поражавшая стремительностью и разнообразием, вытеснялась картиной монотонной и вялой жизни страны, где он родился и вырос. Так, клокоча, отступает от берега после недолгого прилива огромная бурлящая волна, оставляя за собой только тонкую полоску крошечных пузырьков пены, да и те постепенно лопаются и исчезают совсем. Высокие горы Албании, неясно голубевшие на горизонте, напомнили ему прекрасные стихи Наима{3}, и тут же любовь к родине и тоска по ней вытеснили из сердца беззаботную и веселую парижскую жизнь и вернули его к действительности, к которой предстояло отныне привыкать. Там, на родине, его ждали родители, товарищи, друзья. Они встретят его с радостью. Только в родных местах человек чувствует себя по-настоящему дома. Всюду встречаешь людей, которые знают тебя и приветливо раскланиваются. Только в родных местах испытываешь чувство, будто каждый булыжник на мостовой — все равно что твой знакомый, в то время как там, в Париже, он чувствовал себя крошечной каплей, затерянной в огромном людском океане, не утихавшем никогда — ни днем, ни ночью.

— Где сосна взросла, там она и красна, — много раз говаривал ему отец, и только на чужбине он сумел по-настоящему понять всю справедливость этой народной пословицы.

Между тем лицо Клотильды, совсем еще недавно неотвязно стоявшее перед глазами, уже затянула толща игривых вод. Волны увлекли образ ее за собой, а на месте, где парижанка исчезла, внезапно открылась бездна — огромная и мрачная. Из лона этой бездны выплыло другое женское лицо или, вернее, множество женских лиц, совершенно ему незнакомых, никогда и нигде им не виданных. Они вынырнули, всплыли наверх и затем слились в одно уродливое женское лицо (откуда он взял, что оно непременно уродливое?!), это было лицо той девушки из Гирокастры, которую звали Хесма. Он ее никогда не встречал, хотя его и обручили с ней заочно три года назад, чтобы по возвращении женить.

Лязг якорной цепи заставил его вздрогнуть и прийти в себя: судно входило в гавань Дурреса и причаливало.

2

Исмаил Камбэри, двадцати двух лет, возвращавшийся в тот день пароходом на родину, был сыном Хасана Камбэри, мелкого чиновника из министерства финансов. Мулла Камбэри, отец Хасана, в юности учился в медресе, которое к той поре открыли в Гирокастре. Когда он его окончил, отец решил отправить Муллу в Стамбул, в медресе высшей ступени, и для этого взял 50 лир в долг у своего родственника, пообещав вернуть деньги, как только сын завершит учебу и получит работу.

И отправился Мулла Камбэри в Стамбул, закончил медресе высшей ступени, стал учителем теологии в среднем духовном училище, а немного позднее получил место помощника кади{4} в одной из провинций Анатолии{5}. А так как эту должность можно было занимать не более двух лет, ему пришлось поехать в Стамбул за новым назначением. Его опять определили помощником кади, но уже в другой провинции империи.

Вот и началась бродячая жизнь Муллы Камбэри — то в ту, то в другую область Османской империи, то верхом, то в повозке — бесконечная вереница дней. Он побывал в Анатолии, в Дельвине, Эльбасане и Мидилии{6} — в те времена и Албания, и Мидилия находились под властью Османской империи.

Итак, Хасан Камбэри родился в семье скитальцев. С ранних лет он проявил себя живым и умным ребенком. Через несколько дней после его появления на свет, а это произошло в Гирокастре, отца назначили кади в Адана{7}. Должно быть, первый мальчик, которого подарила ему жена после трех девочек, принес им удачу, так как именно тогда отец получил повышение в должности. Неудивительно, что Мулла Камбэри очень полюбил малыша и взял вместе с матерью в Адана. Здесь Хасан отучился в начальных классах рюшдийе{8}, занимаясь еще с отцом арабским и персидским языками. Мулла Камбэри, как в свое время его отец, не хотел оставить сына без высшего образования и, экономя во всем, послал в Стамбул обучаться в университете юриспруденции.

Обладая живым умом и хорошими способностями, Хасан Камбэри, конечно, успешно одолел бы науки, несмотря на скудные средства, если бы еще на школьной скамье его не увлекла бурная волна патриотизма. Она и заставила его вернуться в Албанию сразу после младотурецкой революции{9}, а когда сформировалось первое национальное правительство во главе с Исмаилом Кемалем{10} — трудиться ему во благо.

Охваченный пламенной любовью к отчизне, сбросившей наконец пятивековое ярмо, он, чиновник одного из отделов министерства финансов, взялся за дело с такой же страстью и усердием, как многие другие патриоты, жертвовавшие своим благополучием, а то и жизнью. Здесь, в министерстве, ценились толковые работники, и Хасан радел во имя той Албании, которой отдали сердца и вдохновение пламенные патриоты Рилиндье{11} — Наим Фрашери и его сподвижники. Они жили на порабощенной земле или страдали на чужбине, мечтая увидеть дорогое отечество свободным — равным среди равных. И вот этот день наступил. Албания завоевала независимость. Красное знамя с черным двуглавым орлом свободно полыхало в синем небе его родины, омытой кровью героев, и Хасану не приходилось больше слышать слов «грязный арнаут»