По волнам жизни - [152]

В тот день, найдя фотокарточку Софики, Хесма взялась за занятие, обычно помогавшее ей отогнать тоску и тревожные мысли — стала наводить порядок в ящиках комодов, хотя там и без того царил идеальный порядок.

В одном из ящиков среди старых шелковых рубашек она наткнулась на добротно сделанный ларчик, завернутый в кусок бархата. Она достала его и открыла. Там лежали украшения, кольца и драгоценности, браслеты, золотая монета в пять леков, которую ей подарила на свадьбу тетка по отцу, золотые монеты, подаренные отцом, матерью, тетками и дядьями по материнской линии. Там был также маленький золотой медальон, подаренный самой близкой подругой Семихой за день до переезда Хесмы к мужу.

Хесма взяла в руку медальон: в него была вставлена маленькая фотография Семихи. Она держала на ладони и разглядывала портрет когда-то любимой подруги, которую не видела со дня свадьбы, как покинула отчий дом. Подруга тоже вышла замуж, года три тому назад. Правда, ей попался не такой образованный муж, как Исмаил, обыкновенный портной, зато говорили, что он хороший парень и носит Семиху на руках.

Ей вспомнились слова, которые ей постоянно твердила Семиха после помолвки с Исмаилом: «Счастливая ты, Хесма, за такого парня выходишь! Образованный, почти профессор, все подруги тебе завидуют!» Да и сама она думала тогда, что ей очень повезло: она помолвлена и станет женой юноши из хорошего рода, закончившего университет в Париже, преподавателя Тиранской гимназии. Шутка ли? Ребят с высшим образованием в Албании можно было пересчитать по пальцам, и все наперебой стремились заполучить их дочерям в женихи.

Однако так ли уж посчастливилось Хесме, что она вышла замуж за Исмаила?

На память пришли первые дни замужества, совместная жизнь с мужем, дарившим ей любовь и нежность очень редко, лишь в постели, потом он снова отдалялся от нее, будто уходил в какой-то другой мир, куда Хесме не было доступа. Даже оставаясь дома, что случалось часто, Исмаил уединялся в своей комнате, стены которой от пола до потолка были сплошь заставлены книгами, и там писал и читал целыми часами. Он не любил, когда входили в его комнату или шумели за стеной.

Осторожно открывая дверь и ступая на цыпочках, чтобы не отвлечь его от работы, Хесма приносила кофе, робко ставила чашку на стол и сразу уходила, не промолвив ни слова, а ведь как ей хотелось — особенно в первые недели брака, когда чувствовала себя совсем одинокой в этом доме, где близким ей был только он один, любимый муж, — присесть рядышком, услышать от него хоть одно ласковое словечко, найти в нем поддержку и сочувствие, чего ей так недоставало в этом доме, казавшемся ей чужим. Потом Исмаил уходил и пропадал до середины ночи, иногда и до рассвета. Куда уходил? Где засиживался допоздна?

Хесма не осмеливалась даже задать такой вопрос, ей и в голову не приходило, что жена может у мужа требовать отчета. Сызмальства она усвоила, что мужчина в доме хозяин, никто в семье не смеет ему перечить, его слово — закон. Она подчинилась судьбе женщины-албанки и, как до нее мать, бабушка и прабабушка, жила в тени мужа. Зато она позволяла себе задавать этот вопрос по ночам, когда лежала в одиночестве на кровати, рядом с пустой подушкой мужа, уставясь в темноту и настороженно, с замиранием сердца прислушиваясь, не раздадутся ли его шаги на улице.

Было невозможно заснуть. В голове жерновами вертелись тревожные мысли: не случилась ли какая-нибудь беда с ее любимым мужем? Она с трепетом и страхом вслушивалась в малейший шум с улицы. Только когда в глубокой ночной тиши раздавался скрип входной двери, ей становилось легче, словно с груди спадал тяжелый камень. Исмаил раздевался в темноте, ложился рядом, ласкал, если было желание, а пресытившись, поворачивался к ней спиной, не пожелав даже спокойной ночи, и тут же засыпал. Только тогда Хесма осмеливалась придвинуться к нему поближе. До чего же ей было хорошо, когда муж, крепко заснув, спал как ребенок в ее заботливых объятиях. Хесма забывала все свои заботы, от его дыхания у нее кружилась голова, и она чувствовала себя по-настоящему счастливой. Но это случалось крайне редко.

Однажды ночью — они были уже женаты восемь месяцев, — когда Исмаил опять поздно вернулся домой, она почувствовала запах духов, исходивший от его тела. Ее всю передернуло: это был запах духов, которыми пользуются женщины, а не мужчины. На следующий день, вынув для стирки из кармана его пиджака белый платок, она заметила на нем красные пятна, а приглядевшись получше, поняла, что это следы от красной помады. И в глубокой печали, проглотив комок в горле, сказала себе, что муж изменил ей.

Пока держался этот запах, Исмаил редко общался с женой, и она догадывалась о причине отчужденности. Потом родился Агрон, и для Хесмы началась новая жизнь. Крохотное существо, сформировавшееся из ее плоти и крови, вошло в жизнь Хесмы и стало для нее большим утешением. Глубокая пропасть, отделявшая ее от мужа, будто немного заполнилась. Теперь Исмаил часто оставался дома, был ласковее, вновь занимался с ней французским языком. Запах этих отвратительных духов больше не витал над кроватью, аккуратно прибранной заботливыми руками Хесмы. Казалось, что она вышла замуж для того, чтобы и впрямь стать счастливой женщиной и матерью. В этот ничем не омраченный период ее жизни родилась прелестная Тэфта с золотистыми вьющимися волосами, щебетавшая и порхавшая по дому, словно ласточка.