По воле ведьмы - [85]

— Клодетт завещала тело науке. Все кончено, Сторм.

— Ничего не кончено, Эйден. Тебе еще предстоит зализывать раны.

— Я знаю, чего хочу! — рявкнул он. Сейчас он казался намного злее, чем когда она приковала его наручниками к кровати.

Сторм тряхнула головой, избавляясь от воспоминаний.

— После всего, через что ты прошел, ты просто не можешь знать, чего хочешь. Минуло слишком мало времени. Тебе придется справиться с ее комой, со своим чувством вины, с тем, что Клодетт вернулась в твою жизнь, с женитьбой… а потом снова и снова справляться с ее смертью.

Она потерла руки от внезапного озноба.

— Позовешь меня, когда окажешься по другую сторону всего этого. Целиком. Когда снова сможешь ясно мыслить. Ни одно из решений, которые ты сейчас принимаешь, не имеет твердой почвы. Хотя тебе, конечно, по барабану, потому что ты всегда предпочитаешь колеса.

Сторм развернулась и направилась обратно к замку.

— Охренеть! — услышала она за спиной. — И кто теперь убегает? Точно не я. Погоди, я еще дам тебе код к системе входа в мой панцирь, раз уж ты единственная, кто сейчас ведет себя, как черепаха.

Да, он злился, но не пытался пойти за ней. Не побежал к ней, как побежал тогда к Клодетт.

Вот так. Не успела она подняться из мертвых, как теперь, уходя от него, опять умирала внутри.

В замке Сторм поцеловала на прощание Джинни, чуть не сломалась, поцеловав Бекки, и кое-как собрала манатки, чтобы вернуться на материк. Вики позаботится об Эйдене и его семье.

Вернувшись в Салем, Дестини и Реджи предложили взять Пеппер на поздний сеанс в кино в качестве последнего подарка на день рождения.

Сторм вызвалась остаться с Джейком. Когда малыш уснул, она исходила весь дом вдоль и поперек, пока наконец не остановилась в своей комнате, чтобы взять подушку с травами, с которой спалось особенно хорошо, и «ловца снов»[59]. Она зажгла ритуальные свечи, чтобы призвать мир и любовь, и достала аквамариновое ожерелье бабушки. Глядя на него, Сторм концентрировалась на чувствах, которые испытывала к Эйдену и Бекки.

Она впивала бледный цвет камней, расслабляясь в энергии кристаллов.

Когда сон подступил ближе, Сторм погасила свечи и надела ожерелье. Повесила «ловца снов» на столбик кровати и, обняв подушку, закрыла глаза. Разум превратился в плодородную, но совершенно пустую равнину. Теперь, перебирая пальцами аквамарины, можно было позволить себе обдумать каждую свою эмоцию, каждое заветное желание.

В таком состоянии заклинание приобретало черты молитвы. Сторм не сопротивлялась и излила в этой молитве свои мечты:

«Благодарю силы, помогшие,

Исправить ошибки прошлого,

Ребенка найти потерянного,

Эйдену, перед чувством вины растерянному.

О помощи высшей молю,

Чтоб исправить ошибку свою.

Я молю о любви, в которой сердце томится,

С тем, к кому мое сердце стремится,

На земле ли, в дороге ли, лишь бы вместе,

Лишь бы в любви взаимной, искренней и честной.

Для вселенной разум я свой открою

И буду счастлива пойти за своей судьбою.

Пусть ведет меня плач до конца моих дней,

Я берусь отыскать всех этих детей.

Отныне и впредь, до последнего вздоха,

Ограждаю близких моих от всего, что плохо.

Я молю силы высшие: услышьте мои мольбы,

Чтобы, как сказала я сегодня, так тому и быть».

Она стояла внизу высокой викторианской лестницы, вьющейся полукругом. Место было огромное, поразительное — дворец или собор. Потолок такой высокий, что едва виден, и стены тонули в бледном голубом свете, сочившемся отовсюду.

Наверху лестницы стояла Клодетт, глядя на нее. Это она дала жизнь малышке, которую держала на руках Сторм. Но и Клодетт держала ребенка, завернутого в голубое.

Она была слишком больна, чтобы заботится о малышке, поэтому Сторм и приехала, чтобы забрать ее и заботиться о ней. Одевая девочку в долгую дорогу, она все плакала и плакала, потому что дом ее был слишком далеко отсюда. От этого места, где теперь будет жить Клодетт.

Сердце Сторм истекало кровью от мысли, как больно было Клодетт отдавать свою дочь заботам другой женщины.

Чувство вины, что она забирает у Клодетт ребенка, захлестнуло Сторм, хотя это был единственный выход. Рядом стоял какой-то мужчина, но образ его был нечетким, размытым. Просто сильное присутствие, поддержка, но ни намека на тот обмен эмоциями, который бурлил между ней и Клодетт.

Сторм поудобнее взяла девочку, готовясь уйти, но была не в силах пошевелиться, не в состоянии сделать этот последний, слишком много значащий шаг — выйти за дверь и навсегда разлучить Клодетт и ее ребенка.

— Прости. — Слезы потекли по лицу Сторм. — Прости, Клодетт, что я вынуждена забрать ее у тебя, но только так я могу о ней заботиться.

— Не надо, Сторм, — сказала Клодетт властно, но терпеливо. — Так было суждено.

Она говорила уверенно и безмятежно. В длинном белом платье, прижимая к сердцу ребенка в голубом одеяльце, она выглядела умиротворенной, смиренной, молодой, сияющей и здоровой.

Клодетт больше не была похожа на умирающую женщину из хосписа. Она смирилась со своей судьбой, а Сторм все не могла смириться со своей.

— Так было суждено, — повторила Клодетт. — Никто не виноват. Никакой вины не существует. Только любовь.

Так было суждено.