По воле Петра Великого - [41]

Василий сразу узнал Гагарина, которого видел несколько лет назад, когда тот воеводствовал в Нерчинске и приезжал в Тобольск.

«Новый губернатор... сам пришёл на допрос! — пронеслось в уме есаула. — Плохо дело. Тут не отвертеться щедрым посулом, крупной подачкой, как он надеялся, если бы его пришли допрашивать судьи и приказные, как это бывает обычно. Наёмным, продажным следователям можно было бы, в крайнем случае, отдать все самоцветы, которые он забрал у Худекова и послал продавать сюда же, в Тобольск... Можно было прибавить вороха ценных, отборных мехов, награбленных за много лет и припрятанных в укромных местах... Всё можно было отдать, только бы сберечь главное сокровище, рубин-амулет. А самого князя не купишь ничем...»

Он вдруг, как огромная рыба, хлопнулся со своей скамьи на пол, почти к ногам подошедшего Гагарина и, лёжа ничком, то подымая голову, то снова прижимаясь лбом к полу, завопил:

   — Милосердия и суда прошу, государь ты мой, батюшка, ваше светлое сиятельство! Спаси и помилуй от недругов раба своего! Слово и дело государево сказать прикажи!..

   — А, старый знакомый! Васька-плут!.. Узнал меня! — с какой-то наигранной миной не то глумливо, не то милостиво произнёс Гагарин. — Послушаем, что нам скажешь?.. Зигмунд, подыми-ка его, если можешь... Да, пожалуй, и развязать можно... Ведь ты захватил?..

Вместо ответа Келецкий молча вынул из кармана и положил на стол перед Гагариным двуствольный пистолет, взведя даже тугие курки на всякий случай.

Гагарин одобрительно кивнул головой, подвинул простой табурет к некрашеному столу, сел, положив руку на оружие, и стал смотреть, как ловко распелёнывал Келецкий есаула, поднятого и усаженного на скамью.

Медленно, с невольным вздохом облегчения вытянул Василий свои затёкшие руки, поднял их над головой, опустил, снова вытянул, желая вызвать к ним прилив крови. Обе кисти и вся правая, глядящая из разорванного рукава, сильная, жилистая рука есаула казались иссиня-бледными, как у трупа. А на раненой левой руке сквозь повязки просочились тонкие струйки крови.

Онемение стало проходить в руках, но они были пока ещё очень слабы. Вот как и ноги, которые, освободясь уже от пут, всё же кажутся налитыми свинцом. Едва может Василий пошевелить ими, не то что встать и пойти... Напрасно было и оружие класть перед собой Гагарину. Обессилен силач-есаул.

Видит это и князь. Уселся удобнее, свободней, руку отнял от пистолета.

Келецкий тоже занял место за столом, с краю, подвинул банку с чернилами, взял перо, достал тетрадку, принесённую с собою для записи показаний, изготовился проделать комедию допроса.

   — Так как же нам?.. Ты ли сам всё поведаешь?.. Или отвечать желаешь по чистой правде, по истинной, сказывай, плут? — прежним, и лёгким, и угрожающим в одно и то же время тоном спросил Гагарин. — Чай, сам сдогадался, почему попал сюда, а?..

   — Вины за собой не ведаю, государь, вот, как перед Истинным!.. А што поклёп какой ни есть возведён, то разумею... И почему поклёп пошёл, тоже догадка есть у меня... Купца изымал я одного с обводными, воровскими товарами. Как присяга велит, обыск учинил, отобрал, што полагалось... Хотел сюды везти... Да и ево с собою захватил... хоша и порезал он себя малость с досады, што изловили ево, лиходея... И на меня с ножом было кинулся, да отвёл Господь... А путём-дорогой тот купец...

   — Знаю... всё знаю... — перебил нетерпеливо Гагарин. — Ты к делу поближе подкатывай... По околицам не броди, в ворота кати!.. Ну!.. И знай, за полное покаяние — полное отпущение даёт Господь! И мы тако с тобою порешили быть же! Всё начисто скажешь — вины избудешь... Словно и не было её... Но... за малую утайку, за самую малейшую — пытки и муки смертные примешь! Вот моё слово! Помни. Теперя — говори. Да поживей и покороче. Нет мне часу тут хороводиться с тобою...

Задумался на мгновение есаул.

А что, если во всём признаться?.. Всё открыть, камень дорогой отдать и тем хотя бы жизнь спасти да всё остальное, что за долгие годы награблено и припрятано?.. Может, не тронут тогда, оставят ему его сбереженья?..

Посмотрел зорко на губернатора Василий. Сидит тот, губами так ласково усмехается... А в глазах... Смертный свой приговор прочитал в этих глазах есаул. И не ошибся. Сейчас же сам он сообразил, разве оставит его в живых Гагарин, такого опасного свидетеля?.. Конечно, не для Петра, для себя хочет захватить князь этот редкий самоцвет... Все в Сибири слыхали о страсти гагаринской: собирать блестящие камни... Рубин он отберёт, всё отберёт! Конечно, донёс Нестеров и об остальной груде более мелких бриллиантов и крупного жемчуга, отнятого Многогрешным у купца... Всё отберёт князь, потом — замучит либо просто голову срубить велит. Кто за есаула вступится!.. Знает Васька, как он сам поступал в подобных случаях, когда допытывался от своих жертв, где лежат их пожитки и добро, обещал им пощаду, а, вызнав всё, немедленно приканчивал своей рукою, чтобы и следов не было... Так и все делают в Сибири. Так и в московских приказах творится порою... Так и Гагарин сделает...

И есаул в сотый раз заключил: «Умру, а добром ничего не отдам!..»