По воле Петра Великого - [37]

«Что там — четыреста тысяч, мною обещанные!.. Вдвое возьму в первый же год, судя по началу! — думал жадный богач. — Только построже надо быть с этими душегубами! Пусть знают, что нельзя себе всё грабить, надо и в казну хоть половину отдать!..»

И сурово, хмуро глядел на окружающих Гагарин, хотя в душе был очень доволен хорошим началом своего правления, своим мудрым поведением с первых шагов в трудной роли почти неограниченного повелителя этой необъятной, богатой и полудикой страны. Со своими, со служилыми и приказными он был донельзя требователен и строг. С военными держался ласково, почти запанибрата. А с торговым людом и простыми горожанами до черни включительно обращался совсем как добрый царёк, повелитель безграничный, но милостивый.

Хлопот и забот немало выпало на долю нового сибирского царька особенно в первые дни, когда надо было оглядеться внимательно и ввести целый ряд перемен в систему управления, хотя бы эти перемены касались только личного состава, оставляя всё прочее в покое ненарушимо.

Но и среди общей сумятицы и лихорадочной деятельности своей в эти дни Гагарин часто вспоминал о доносе Нестерова, об есауле Ваське Многогрешном и таинственном, заклятом рубине сказочной цены...

Нестеров не показывался. Он в первый же день прибытия Гагарина в Тобольске отправился снова на разведку в Салдинскую слободу, чтобы точно вызнать, как лучше захватить Ваську-вора и его клад.

И только вечером, на третьи сутки появился приказный в опочивальне Гагарина, куда велел впустить его князь, как только явился Келецкий и доложил о приходе добровольного сыщика.

   — Ну что, Петрович? Как наши дела, сказывай! — ласково обратился князь к нему, едва приказный появился на пороге, следуя за Келецким.

   — Слава Господу Богу, всё ладно, милостивец, ваше светлое сиятельство! Зайчик не выскочил из наших рук, живьём возьмём и с потрохами! Только поспешать надоть. Нонче же ночью людей снарядить! Я всё вызнал. Сказать ли?..

   — Сказывай, сказывай. Да, присядь сам-то.

Нестеров, словно не заметя скамьи, на которую указал вельможа, по-прежнему опустился на пол у самых ног князя и, искренно волнуясь, негромко заговорил:

   — Уж и как-то всё ладно, как лучше быть не надоть! Один-одинёшенек лежит теперя в баньке-то Васька-вор. Приятель-то евонный, башка самая отчаянная, Фомка Клыч сюды приехал, в город. И не один, а с другим разбойником-головорезом, с батраком поповским, Сысойко Задор ево звать. Бают, полюбовник ён поповны-те сам.

   — Что!.. Что такое!.. Что ты врёшь! — вырвалось против воли у Гагарина. — Полюбовник поповны!.. Батрак, какой-то разбойник, как ты говоришь?.. Откуда это?

   — Ниоткуда, батюшко, князенька милостивый! — залотошил приказный, видя, что слово сказано невпопад. — Люди брехали чужие. Я и доношу тебе, государь ты мой, милостивец, по рабской обыкновенности, по усердию моему. А как я сам поглядел? Занятно было мне выведать. Так и не пахнет тем, чтобы энтот Сысойка спал с нею. Девица по виду и пальцем не тронута, не то што. А уж красовита сколь, и сказать не можно. Ей бы не батрака подложить надоть, а...

   — Ну, ладно, не мели. Дело сказывай! — оборвал Гагарин, снова принимая более спокойный вид.

   — Дело ж я и сказываю. Фомка да Сысойка, энти оба два сюды прикатили, почитай, со мною вместях. Только меня не видели, как я их следил. А будь они тамо, пришлось бы и в драку пойти, штобы Ваську взять. Они бы ево даром не дали. А тут Васька-вор им сдал те самоцветы невеликие, што у Худекова отнял. Акромя заклятова камня. И есть тута, в бусурманском углу, один торгаш-никанец. Он самые лучшие товары потайно скупает и от купцов от наших, и от наезжих, и ворованное из казны, от казаков либо от приказных и воевод. А сам их отсылает и в Хину, и в иные страны, и много прибыли имеет на том.

   — Вот как! Значит, его не трогали прежде воеводы, потому что...

   — Сами с им делишки вели.

   — Понимаю. Ну, а я порастрясу этого торгаша. Дальше.

   — Раней чем к завтрашней к ночи эти разбойники не поворотят домой. А мы нонче же нагрянем в слободу да и заберём Ваську со всеми его потрохами... Людишек надёжных мне бы только хошь пять, хошь шесть... Здоров вор, хоша и недужен ноне лежит...

   — Хорошо, я прикажу... И ещё вот мой Келецкий с вами поедет! — проговорил Гагарин, обменявшись взглядом с секретарём.

   — Вестимо, надо ево милости с нами! Дело такое, можно сказать, первой важности!.. Да штобы верного человека при том не было! Да я бы сам просил, кабы ты, государь-милостивец, не приказал... Нешто мне можно веру дать в столь важном случае? Клад, там надо говорить, цены несметной! Где ж ево поверить рукам моим рабским! — не то смиренно, не то со скрытой обидой и укором запричитал Нестеров, встав на ноги и учащённо кланяясь.

   — Ну, ладно... Сказано и будет. А вот ещё скажи: как тебе повынюхать удалось дельце-то?.. И сам не попался при этом!.. — желая изменить направление мыслей у обиженного недоверием шпиона, спросил Гагарин.

   — И оченно просто! Подговорил я тута бухаретина одного, Гирибдоску... Издавна ён в шпынях у нас послуживает. Да и сам — армяшка он, не мусульман алибо хто там иной... И носит нам вести всякие из своей, бухарской земли и от мунгалов. Только на вид торг ведёт, а сам рыщет, для нас вестей ищет... И ловкой собака... Я, ему не сказываючи много, поуговорился на одно: со мною ехать, вора государева вынимать... И за помочь награду обещал...