По тылам врага - [24]

На заранее намеченный сборный пункт мы пришли первыми. Спустя примерно полчаса сюда подошла группа старшины 2-й статьи Колачева. В группе также не было раненых.

К рассвету собралась вся наша группа. Не было только Андрея. Матрос Коваль, переходивший вместе с ним линию фронта, рассказал, что Андрей подорвался на мине…

— Живот ему разворотило. Когда я подполз, Андрей еще жив был. «Уходи, — говорит, — со мной уже все кончено». Все же я его потащил за собой. Но скоро он и стонать перестал. Умер. А гитлеровцы строчат из пулеметов не переставая. Взрыв мины был для них вроде ориентира. Пришлось его оставить…

Сам Коваль был ранен в плечо. Кровь запеклась у него на фуфайке большим темным пятном.

Тополов и Марков настаивали, чтобы я разрешил им пойти за телом Андрея. Но уже рассветало, и их попытка могла привести к новым жертвам. Поэтому, как мне было ни тяжело, я им разрешения не дал…

Вечная слава тебе, Андрей, один из многих героев, отдавших жизнь за счастье любимой Родины!..

Вечером, добравшись до Севастополя, я доложил начальнику разведотдела флота о выполнении задания.

— Спасибо, — крепко сжимая мне руку, сказал Намгаладзе. — Мы уже получили донесение, что все орудия выведены из строя. Заставили-таки вы замолчать эту чертову батарею…

А спустя несколько дней, возвратившись из города, меня разыскал Тополов.

— Товарищ мичман, там, на Приморском, наши фотографии вывешены. Честное слово!.. И на щите надпись: «Они подорвали вражескую тяжелую батарею». Я шел мимо, смотрю, народ что-то собрался. И я решил поглазеть. А там наши портреты. Ничего, похожи. Тут одна женщина посмотрела в мою сторону и говорит: «Вот он, один из них», — и показывает на меня. Я скорее бежать. Неудобно. Ведь это, я думаю, нам, мичман, не только за прошедшее, но и за будущее. Верно?.. Поскорее бы в какую-нибудь новую операцию пойти. Да чтобы посложнее. Доверие-то оправдать надо…

Оправдать доверие народа!.. Об этом, как и все советские воины, постоянно думал каждый наш разведчик.

В Керченском проливе

В конце мая 1942 года стало известно об откомандировании большой группы разведчиков нашего отряда из Севастополя на Тамань, в распоряжение командования Азовской флотилии.

После ряда поражений зимой 1941/42 года, в том числе и в Крыму (только второй штурм Севастополя стоил врагу около сорока тысяч убитых солдат и офицеров и большого числа уничтоженной боевой техники), гитлеровская ставка, пользуясь тем, что наши союзники затягивали открытие второго фронта в Европе и к тому же пассивно вели себя на других фронтах (в период третьего штурма Севастополя на сбитых и подбитых вражеских самолетах нередко попадались летчики, переброшенные в Крым из Африки, с Крита и других мест), весной 1942 года начала новое крупное наступление.

В Крыму это наступление характеризовалось боями на Керченском полуострове. Опасаясь за тылы своей армии, стоявшей у Севастополя, гитлеровцы в первых числах мая начали наступление на Керчь. Наши части мужественно оборонялись, но силы были слишком неравными. Во второй половине мая бои шли уже на окраине Керчи и в селе Колонка. Войска Крымского фронта начали эвакуацию через Керченский пролив.

Чтобы собрать необходимые сведения о противнике и этим помочь сорвать его попытку высадиться на Тамани, командование Черноморского флота посылало группу морских разведчиков нашего отряда в распоряжение Азовской флотилии.

…В первых числах июня перед строем личного состава отряда был зачитан приказ о составе этой группы.

— Старшина Аникин!.. Матрос Блинов!.. Старшина второй статьи Ващенко!.. — неторопливо читал батальонный комиссар Коптелов длинный список, четко произнося каждую фамилию.

«Назовут мою фамилию или не назовут», — с тревогой думал я.

Пожалуй, как и каждому, мне очень не хотелось покидать Севастополь, особенно теперь, когда было совершенно ясно, что, завершив операцию в районе Керчи, противник предпримет новый, третий по счету, штурм города, который поистине был бельмом на глазу у гитлеровской ставки. И в такой момент уйти отсюда?! По моим тогдашним понятиям, это было равносильно тому, что сбежать в тыл с передовой.

— Мичман Волончук!.. — услышал я свою фамилию. Будь же ты неладен! Вот всегда так. Тебе хочется одно, а получается совсем другое.

— Главный старшина Земцов!.. Старшина первой статьи Тополов!.. Сержант Морозов!.. Младший лейтенант Цыганков!.. — продолжал читать батальонный комиссар.

Но я его уже почти не слушал. Значит, мне все же нужно уходить… А может быть, еще не поздно попытаться добиться изменения этого решения?

Остаток дня я провел в поисках наиболее убедительных аргументов, которые собирался выложить в пользу необходимости исключить меня из состава вновь сформированной группы и оставить в Севастополе. А вечером, дождавшись возвращения из разведотдела штаба флота батальонного комиссара Коптелова, назначенного командиром этой группы, я пошел к нему поговорить по душам.

В крохотном закутке, занимаемом Коптеловым, в подземелье собора, на холме в центре Севастополя, где размещалось управление отряда, было полутемно. Услышав стук и легкий скрип открываемой двери, Василий Степанович оторвался от лежавшей на столе развернутой карты. Был он без кителя и, держа в одной руке коптилку, а в другой циркуль, занимался, по-видимому, какими-то расчетами.