По ту сторону войны - [15]

Я привстала, оглянулась и рассмотрела какое-то поле, рядом небольшой исхудалый сарайчик, и больше ничего. Тишина вокруг, тепло и ясно, только дымом очень пахнет. Я посмотрела на Густава и невольно улыбнулась. Он уверенно вел машину, даже глаз не сомкнул за ночь.

— Мне сон такой страшный приснился. — Я привстала, поняла, что практически оголенная и смущенно прикрылась нацистской курткой.

— Знаю, когда впервые убил человека, тоже думал, что все это мне снится. Он подошел ко мне и укутал в свою шинель плотнее, она доставала мне до колен. Но теплее становилось не от одежды, от его взгляда, даже пришлось отвернуться, чтобы еще больше не смущаться. Не могла я спокойно смотреть на него, будто на солнце, хочется посмотреть, но боишься обжечься. — Ты дрожишь..

— Не от холода, от воспоминаний, от страха. Мне страшно осознание, что я убийца. — Я поежилась, он обнял меня, это было так дико, так неправильно, но безумно приятно.

Я действительно только сейчас осознала, что натворила. Я забрала жизнь, хоть и не давала ее. Я убила человека, уподобившись фашистам, я пролила кровь. А самое страшное, что в тот момент не сожалела, я готова была растерзать каждого. Я не человек, я зверь..

— Это война, здесь не время думать о морали. — Я немного отстранилась.

— Не нужно меня обнимать, хорошо? Посмотри на меня, я же враг, еврейка, худое замучанное создание, абсолютно без волос на голове, Боже, уродина, и внутри я чудовище. — Я опять присела. Густав вздохнул тяжело.

— Нет, чудовище это я. Мой отец генерал, с детства я был приучен к нацизму, наша идеалогия — чистая раса. Меня учили любить арийцев и ненавидеть недостойных, портящих кровь. Я ненавидел до фанатизма, когда мне было 14, я избил камнем до смерти еврейского мальчика только потому, что он не понимал моего языка. Я бил беспощадно и с наслаждением. И на войне готов был сражаться за истину. Но, как выяснилось, это не мои идеалы, не моя истина. Не моя жизнь. А потом я увидел добро от человека, от которого совершенно этого не ожидал, однажды в мае. И я не видел твоей еврейской внешности: черных глаз, смуглой кожи и темных волос, не замечал оболочку, ты нечто новое для меня. Изменила мировоззрение чудовища, и это чудо. — Я слушала его слова, словно мелодию, как бальзам на душу.

Но все равно ближе не подошла. Я не могла разобраться в себе. Он был мне с каждой минутой все ближе, он врывался в мой мир и становился родным, он рядом, немец. убийца. враг. Но меня в этот момент не волновало. Был он, он рядом, и раны в этот момент не болели и не боялась себя такой показать.

— Нам нужно одежду найти. — Я шагнула вперед, пробираясь по дороге и укрывая свои голые ноги все в синяках.

Мы шагали вперед, Густав что-то бурчал под нос. А я смотрела вдаль, впереди деревенька. Огнем пахло еще больше, наверное, и здесь побывали немцы.

Подойдя поближе, слышались удары топора, колокол. Люди строили деревеньку с нуля. Мы переглянулись. Было слегка не по себе. Забор хиленьких, ничего уже не держит. На нас смотрели с ужасным ужасом и страхом. Мы проходили по улочке, перед нами закрывались двери, предлагали помощь, но никто ничего не хотел слушать. Люди шарахались от нас, бежали, едва только всматривались в лица новых гостей. Я тяжело вздохнула, взяла крепко Густава за руку.

— Эй, идите сюда. — Нас позвала старушка. Она сидела в темной комнате своего дома.

Глаза светлые, цвета неба. Она сделала подобие ухмылки. А затем на чистом немецком что-то сказала Густаву, мы оба удивились такому познанию. Я с интересом наблюдала за их разговором, время от времени они поглядывали на меня. Затем старушка встала, подошла к сундуку, приподняла и вытащила рубашку и юбку. Национальную одежду, очень напоминало украинские мотивы. Преподнесла мне, я слегка улыбнулась. Все еще поддерживала курточку, она немного сползала вниз.

Я со стеснением обернулась к Густаву и отпустила его руку, он кивнул и отвернулся, дав мне одеться в чистое. Легкая ткань плавно опустилась по телу, не раздражала, тело уже не болело.

— В шубе песцовой вижу тебя, по-немецки молвить будешь, по городам разъезжать. Только не с ним. Слез много вижу, как счастья, так и горя. — Она взяла меня за руку. — Любишь ты сильно, но признаться себе боишься, а…

— Нет, не нужно, молчите, не хочу я жизнь свою знать наперед. Мы сами судьбу себе строим. — Я отошла к Густаву.

Нас даже приняли. Позже он пошел помогать жителям, дрова рубил. Я переоделась и умылась. Вместе мы пообедали, похлебкой. Я узнала о том, что немцы тут были недавно, забрали людей. Евреям обещают отдельный город, куда их перевезут, там им предоставят жилье, дадут работу и не будут трогать, но запретят куда-либо переходить. По-началу я даже обрадовалась, пока Густав не усмехнулся.

— Вранье это все, увезут их и бросят скопом в яму, там расстреляют, а на месте могилы город возведут. — Кто-то ахнул. Некоторые молиться начали.

— А ты сам-то не боишься туда упасть, предатель? — Крикнула одна женщина.

— А мне уже нечего терять. Мы вас не стесним, завтра уйдем.

— Куда? — Я захотела остаться тут. Все равно некуда больше податься.

— У меня есть жилье, свое, о нем не все знают, там безопасно. — Я ничего не ответила.