По ту сторону - [58]

Находясь в другой комнате, Люся слышала их разговор. Теперь она уже почти всё понимала по-немецки.

В открытую дверь ей было видно лицо Эльзы Карловны. Люсе показалось, будто нечто похожее на протест промелькнуло на этом лице, когда дочь её восхваляла войну. Но, услышав «Гитлерюгенд», Эльза Карловна вздрогнула, подтянулась, словно кто-то третий вошёл в комнату, и торопливо ответила, как заученный урок:

— Да, конечно! Германия завоюет весь мир, и каждый немец будет богат.

Люся с любопытством смотрела на Эльзу Карловну. Да, она не ошиблась! Хозяйка со страхом взглянула в эту минуту на дочь.

Люся вспомнила, как Вова из разговоров с Максом сделал однажды вывод, что в гитлеровской Германии, наверное, дети на родителей и родители на детей доносят в гестапо.

В этот день Гильда с матерью поехали в город, в кирху. Эльза Карловна стала теперь гораздо чаще посещать городскую кирху. Здесь за молитвой удобно было договариваться с торговцами и спекулянтами о продаже им продуктов, которые они перепродавали населению по бешеным ценам.

После ареста Макса Вова заменял ещё и кучера. Въехав в город, он нарочно сдерживал лошадь, чтобы лучше рассмотреть, что делается вокруг. На площади, где Эльза Карловна приказала остановиться, старики, женщины и дети с лопатами и ломами расчищали прилегающую к площади улицу, заваленную обломками разрушенного бомбой дома. У лавок и магазинов стояли в очередях хмурые, молчаливые немцы. «Среди них, наверное, немало таких, как Макс», — думал Вова, вглядываясь в почерневшие исхудалые лица старых немок и немцев, которые совсем не обращали внимания на визгливый грохот громкоговорителей. Из слов диктора Вова понял, что речь шла о заменителях мяса, жиров и хлеба. Диктор с особым усердием восхвалял кригсброт — военный хлеб, — выпекаемый из суррогатов. Вова насторожился, когда диктор перешёл к сообщению о положении на фронтах.

Однако он не услышал ничего интересного — передавалась обычная ложь о победах немецкой армии. Закончил диктор призывом к населению: активнее принимать участие в расчистке улиц после бомбёжек, верить в победу немецкой армии.

Дожидаясь у кирхи Эльзу Карловну и Гильду, Вова промёрз и топтался на месте, стуча деревянными подошвами по холодному асфальту. Хотелось поскорее вернуться в имение, поделиться с товарищами своими впечатлениями.

На обратном пути он долго бежал рядом с повозкой, чтобы согреться. Когда Эльза Карловна приказала ему сесть, чтобы ехать быстрее, Гильда запротестовала:

— Пусть бежит, мне нравится: он как собачонка.

Она сказала это по-немецки, но Вова понял и тотчас выполняя приказание фрау Эйзен, уселся на сиденье, изо всех сил хлестнул лошадь и подумал о Гильде: «Подожди, не то заговоришь, когда придёт наше время».

* * *

Танковая часть, в которой служил майор Павлов, стояла под городом Бриг. Однажды вечером в свободную минуту он рассказывал бойцам:

— Знаете, товарищи, вернулся я из плена тощий, больной, оборванный. Выдохся, пока был в плену, пока пробирался к своим. И, когда шёл, всё беспокоился: скоро ли смогу вернуться на фронт? А, когда пришёл на свою землю, увидел, с какой страстью работает народ, не вытерпел и попросился в часть задолго до конца лечения.

— Воевать хотели! — сказал сержант Зорин, механик-водитель танка.

— Правильно, Зорин. Весь народ рвётся в бой, у всех накипело против фашистов. Да, ненависть к врагу — большая сила. Вот взять хотя бы меня. Вы знаете, сколько у меня злобы? За десятерых. Да что там за десятерых! Я здесь сижу с вами на отдыхе, а у самого так тяжело, так беспокойно на душе. Вот мы с вами видели наших людей, освобождённых из плена. Во что они превратились? Кожа да кости. И это взрослые. А что с детьми? Вот попробуйте представить их в таком положении.

Майор замолчал.

— А почему вы, товарищ майор, вспомнили о детях? — спросил кто-то.

— Совсем недалеко отсюда в 1942 году оставил я наших советских ребятишек. — Павлов достал карту. — Вот смотрите. Это Заган. Туда идет наш маршрут. Сколько, по-вашему, отсюда до Загана?

— Немного. Можно высчитать.

Зорин принялся было считать по квадратикам, но майор прервал его:

— Так вот, товарищи, в районе Загана я оставил тех самых ребятишек, которые спасли мне жизнь. Да и не только мне.

И Павлов рассказал о своих юных друзьях.

— Вот почему, — закончил он, — я с нетерпением жду боя. Мы должны их освободить, если они ещё живы, я слово им давал. Выросли, наверное, ребятишки. Год назад довелось мне встретить их товарища — Костю. Совсем большой парень стал. Да только вот болеет туберкулёзом…

Зорин, уткнувшись в карту, изучал местность и прикидывал, с какой стороны удобнее подойти к имению Эйзен.

— Товарищ майор! — обратился он вдруг к Павлову. — Знаете, что я думаю?

— Что?

— Вот как подойдём к Загану, обратимся к командованию — пусть пошлют наш танк первым.

— Это почему ваш? — загудели вокруг. — А мы, что хуже?

Павлов улыбнулся и, оглядев бойцов, сказал:

— Только бы приказ дали поскорее! Все туда пойдём!

* * *

В начале 1945 года с восточных границ Германии в глубь страны на машинах, повозках, велосипедах, нагружённых домашним скарбом, а то и просто пешком с рюкзаками на спине, потянулись беженцы. Одни бежали, потому что боялись заслуженной кары, другие — поддаваясь общей панике, созданной гитлеровской пропагандой.