По ту сторону - [10]

Он медленно осмотрел ту часть квартиры, что находилась в поле его зрения. Она была совсем не похожа на дом его родителей и, скорее всего, у нее не было ничего общего с домами звонящих в студию добропорядочных граждан. Она была пустой, холодной и безличной (его мама говорила про такие: «бездушная»). Это была одна из тех квартир, в которых мог жить кто угодно: человек любого пола, возраста и рода занятий. В ней не было практически ничего, кроме книг, что выдавало бы своего хозяина. У Даррена напрочь отсутствовала привязанность к вещам. Он сделал все, чтобы оставить ее в прошлой жизни. Теперь он с легкостью покупал вещи и не задумываясь избавлялся от них. Даже полученные им подарки, если они не несли практической значимости, обычно проживали недолгую жизнь. Он легко расставался с вещами, чтобы легко расставаться с людьми, связанными с этими вещами.

В его квартире не было ни одного живого существа, за исключением самого хозяина (хотя в своей жизнеспособности он иногда не был уверен): ни животных, ни растений. Ему всегда казалось, что единственное живое существо, за которым он способен ухаживать — это он сам. И даже это ему порой давалось с трудом. Его окружали безжизненные металлы и стекло. Разве что кухонный стол был сделан из дерева, которое когда-то дышало, питалось, росло и никак не ожидало, что все закончится вот так. Типичный клинический случай: детская травма, пронесенная сквозь года. А все эти проклятые самолеты. Маленький Даррен обожал живность: постоянно упрашивал родителей принести/взять/купить очередного бесхвостого щенка или порцию рыбок. Каждый раз родители долго протестовали, но в итоге сдавались под неумолимым натиском детских слез и уговоров, но животные либо сбегали, либо умерщвлялись по неосторожности совсем юного хозяина или по вине не зависящих от него обстоятельств, так, например, хомяк, во мраке ночи принятый приехавшей погостить бабушкой за крысу, был забит шваброй. Не иначе как божественное вмешательство. Но Даррен не отчаивался. После очередного несчастного случая он вновь и вновь упрашивал родителей дать согласие на новую авантюру. И вот они снова отказывали, чтобы потом снова согласиться. А потом случилась вся эта история с улетевшим Чарли, и Даррен постепенно стал утрачивать интерес к живым существам. Он уже не брал животных с мыслью «ты станешь мне хорошим другом», он смотрел на них и думал, как рано или поздно они его покинут.

Теперь коробка с самыми счастливыми в его жизни детскими воспоминаниями, полученная им в тот злополучный день из рук лучшего, но бывшего, друга и хранящаяся в глубинах чердака родительского дома, как можно дальше от посторонних глаз, была единственным свидетельством его способности к привязанности. Он редко посещал этот дом. Но когда делал это, всегда брал из сарая опасно старую лестницу, залезал на чердак, доставал оттуда коробку и подолгу смотрел на нее. Только он никогда ее не открывал. Его не покидало чувство, что в коробке живет дух его детства, и стоит снять крышку, как дух улетучится, забрав с собой память о тех счастливых днях. А может, так было раньше, сейчас же Даррен просто боялся разочарования, которое могло поджидать его в картонном хранилище. Когда он в последний раз видел его содержимое, оно было преображено и почти что мистифицировано его детским восприятием мира и сильными эмоциями. И размыто слезами. Для восьмилетнего мальчика эти безделушки были бесценными магическими артефактами. Но много лет спустя взрослый Даррен вероятно не увидел бы в коробке ничего, кроме бесполезного хлама.

Хламом для взрослого Даррен вообще было все, что не несло в себе никакой практической пользы. Конечно, он пришел к такому выводу не тогда, в восьмилетнем возрасте, и совсем не сразу. Эта мысль росла, пускала корни и укоренялась в нем годами. Еще только перебираясь в новый мир больших городов и возможностей, он чувствовал ментальный раскол между старым и новым Дарреном: между смутным предчувствием ностальгии и желанием взять с собой частичку дома и стремлением перечеркнуть все, что было до этого, сжечь все мосты, начать жизнь с чистого листа. Сначала никакие избитые метафоры не смогли сломить боевой дух старого Даррена. Он привез с собой кучу вещей, которые (таков был план) должны были напоминать ему о доме и тем самым смягчать острые углы происходящих в его жизни радикальных перемен. Поначалу так оно и было, повсюду в его первой квартире были расставлены крошечные окошки в прошлое. Однако со временем внешние изменения стали оказывать свое тлетворное влияние и на внутренний мир Даррена, и тогда окошки стали биться, а их осколки ранить гораздо сильнее, чем трудности, от которых те должны были защищать. Настало время избавиться от них. Перебираясь в новую квартиру, в ту, где он жил сейчас, Даррен выбросил все старые, привезенные из дома вещи, при этом некоторые из них были буквально сожжены в ритуальном костре, разведенном в старом ведре. И все углы перемен как-то сразу разгладились.

Он больше не приходил домой к фотографии родителей в безвкусной рамке, которую когда-то сами сделали и подарили им на годовщину его младшие брат и сестра, а значит, не переживал о том, что бы они подумали о нем и он думает о них. Дело было не в том, что мнение семьи сильно волновало его и каким-то образом оказывало влияние на его решения и поступки. Уже нет. Просто думая о них, он понимал, насколько ему безразличны их соображения на счет его жизни, и ему становилось стыдно за такие мысли. Спустя несколько месяцев после торжественного уничтожения семейных реликвий он уже и сам не понимал, зачем притащил с собой всю эту рухлядь, напоминавшую о всем том, что он так сильно презирал и от чего так старательно пытался избавиться. Возможно, причиной тому было не столько желание бросить якорь в тихой, знакомой пристани, чтобы всегда иметь возможность пришвартоваться там, сколько неосознанное стремление следовать общественным нормам. И желание избежать шумного скандала с материнским волнением, когда он отказывается упаковывать принесенные ею ценнейшие пылесборники, которые будут напоминать ему, «что у него всегда есть дом, где любят и ждут», и следующими за этим отцовскими криками, потому что «совсем мать не бережет». Сейчас уже сложно было сказать, в чем была причина его решения не порывать с прошлым сразу, одним рывком. Как бы то ни было, со старыми вещами и старым образом мыслей было покончено, и Даррен стал новым, премного, на его взгляд, усовершенствованным человеком.