По ту сторону - [5]

— Может, я сама себе выбила глаз и потыкала ножичком во все части тела?

— Все раны у вас не смертельны. Врачи сказали, что такое чувство, что кто-то просто наносил вам порезы для мазохистских упражнений. Только чтобы кровь пустить.

— И выбили глаз? — я снова стала говорить спокойно, и голос вернулся ко мне. — Как легко говорить о чувствах, когда они не твои.

— Так, ладно. Как вы оказались здесь?

— Они сбросили меня в речку. Тут недалеко.

— Как сбросили? С моста? — Потапенко завис с ручкой над блокнотом.

— Нет, под мостом. Заехали под мост и сунули меня в воду.

— Почему же они не убили вас?

— Они думали, я уже мертвая. Или решили, что я утону.

— А вы не утонули?

— Как видите. У меня разряд по плаванию.

— И сами дошли до больницы?

— Да, я поплыла к мосту, и вышла. Они не могли меня уже видеть за поворотом и мостом. А тут, я знала, есть заводская больница.

— Откуда вы знали, что тут есть заводская больница?

— Черт возьми! — закричала я снова, и мой голос снова пропал. — Я тут комнату снимаю. Через железную дорогу, прямо напротив метро, — все это начинало меня уже злить.

— Ваше имя и место рождения? Адрес. Адрес в Москве.

— Марина Гринкович. Родилась в Белоруссии. Поселок Негорелое. Под Минском. Снимаю квартиру. Проезд Стратонавтов, дом 13.

Я тут же пожалела, что назвала ему свое настоящее имя и адрес в Москве. Он ничего не сможет сделать, и уж тем более не сможет защитить меня от этих убийц. Лучше было бы исчезнуть, как будто я умерла.

Он аккуратно записал все в блокнот.

— А теперь спокойно все мне расскажите. Они подошли к вам у метро? Кто — они?

Я вздохнула. Теперь уже все равно. Расскажу ему все.

— Девушка. Я разговаривала по телефону. И вдруг кто-то уколол меня. Я почувствовала укол в плечо и обернулась. Рядом со мной стояла девушка и улыбалась. Она подхватила меня под руку и стала что-то говорить. Взяла у меня из рук мобильник. Дальше я помню смутно. Помню машину скорой помощи. Меня туда затащили.

— Кто? Девушка вас туда затащила?

— Девушку помню отчетливо. Но с другой стороны был парень. Его я уже почти не помню. Очень плохо.

— Хорошо, что было дальше?

— Очнулась я в комнате. Горели прожектора. Они будили меня ударами по лицу. Я видела камеру. Она работала.

— Откуда вы знаете, что она работала?

— Там лампочка есть такая. Видно, когда работает. Да что вы меня за ребенка держите?! — снова сорвалась я. — Там оператор стоял! Он еще орал, что ему завтра камеру на Ботаническую отвозить! Трое в масках и кожаных ремнях стояли предо мной. Один стал мне вот эти порезы делать. Резал и резал.

— Зачем он наносил вам эти поверхностные порезы? — Потапенко скептически посмотрел на меня. Видно было, что он не верит ни одному моему слову. Его недоверие разозлило меня не на шутку. Теперь, когда не нужно было притворяться и ловчить, когда не нужно было подделываться под чужое мнение и оценку, я, наконец, могла говорить правду, говорить то, что думаю, без оглядки на профессора, жениха, мать, квартирную хозяйку. Его дело — верить и что-то делать, или ухмыляться и бездействовать.

— Спросите у них, когда найдете. Хотя, сомневаюсь, что с таким отношением к людям и делу у вас что-то получится! — голос вернулся ко мне, и я закричала это на всю палату. — Откуда я знаю? Может у них сценарий такой. Парень за камерой сказал что-то о трех часах, вроде. Потом другой, с акцентом, сунул мне член в лицо и сказал, чтобы я сосала.

— Погодите, погодите… Чем они наносили эти порезы?

— У них был ножик. Знаете, такой маленький, для кухни, с зазубренным лезвием.

— Значит… сначала они не били вас, а только резали?

— Только… Это вы хорошее слово подобрали. Да. Только резали.

— Хорошо. Что было дальше?

— Дальше, я же говорю, я откусила и с силой рванула его пенис. Там только клочок кожи остался.

— Да ладно вам, — Потапенко замер. Ручка его застыла в воздухе.

— Рассказывать дальше, или с врачами сходите проконсультируетесь?

— Рассказывайте.

— Они стали меня бить. И тыкать этим ножиком. Потом завопили, что в больницу надо бежать. Я слышала, как они сказали, — прикончите ее и выбросите. Парни убежали. Девушка и оператор затащили меня в машину. Тут я потеряла сознание. А когда очнулась, то была уже в воде.

— Вы же говорили, что помните, как они сунули вас в речку под мостом, — Потапенко опять укоризненно направил на меня свою ручку.

— Ну да, мы были под мостом. Вода-то холодная. Я сразу в себя и пришла, как они меня в воду положили. Но не стала шевелиться. Я же хорошо плаваю.

— И они дали вам спокойненько уплыть?! — следователь совсем отложил свой блокнот в сторону.

— Там же темно было. Они меня палками потолкали. Я нырнула, а потом выплыла в кустах. Ну, в траве. Я видела, как они постояли немного, а потом сели в машину. Но наверху, вы видели мост? Они оттуда могли смотреть. Поэтому я не стала выбираться. А тихо поплыла подальше. От дороги подальше. И выбралась на запретной зоне. Они туда не могли бы зайти. От канала и шлюзов — тут есть запретная зона. А больница уже в двух шагах была. Я только по холму поднялась.

Я замолчала. Следователь усердно писал мои слова. Мой глаз устал смотреть, и я закрыла его. Как жаль, что нельзя подключить другого к мозгу и показать ему все, что ты видела, и что пришлось пережить. Если б он почувствовал мою боль, он не стал бы сомневаться в моих словах, а тут же отправился бы… А куда бы он отправился бы?