По ту сторону грозы - [44]

Продолжая все так же стоять, как и в самом начале их разговора, опустив руки в тазик с теплой водой. Она смотрела в спину человека, считавшего ее расчетливой или того хуже. Но самое обидное заключалось не в том, какое мнение у него на ее счет, а в том, насколько ошиблась она, думая, что Миша может стать и ее другом. «Отговаривал его» - она домывала посуду, стараясь не расплакаться от обидных слов, но все же слезы то и дело капали в воду, «почему же меня никто не отговаривал? Я все для него делала! Все! Разве хоть раз подвела? Обидела? Все для него, и только! А Саша? Знает ли Миша о его измене? Знает, какой он, когда пьяный возвращается из клуба? Знает, как больно измениться для человека, пожертвовать всем, и ничего не получить в замен?! Ничего он не знает! Все они такие!», она домыла посуду и через силу заставила себя убрать ее на место, вылила воду, и какое-то время стояла на улице, позволяя ветру путать волосы, а дождю смывать слезы и обиды. «Я любила его!» - мысленно крикнула она вслед давно ушедшему Мише, и вернулась в дом. «Все, закончилось мое хорошее отношение к нему. Да и зачем я вообще стараюсь? Зачем готовлю? Вещи его стираю? Какой мне расчет с этого?! Об этом ты подумал?!!!» спросила она, всматриваясь сквозь кривые стекла в бушующую осень. «И дождь, этот мерзкий дождь!». Вся красота осени, вся ее изысканность, сегодня лишь добавляла грусти. И опадающие листья на деревьях, и мелкий моросящий дождик, и серое, затянутое плотными облаками небо, все вместе как будто подчеркивало то ощущение не справедливости, что высказал Миша. Она села на кровать, рассматривая бревенчатые стены, сырая от дождя одежда, заставляла ежиться, хотелось снять ее но сил встать не было, и тогда она просто легла натянув одеяло на голову, продолжая мысленно высказывать Мише все то, что не смогла сказать вслух: «Какой расчет Миш?! Какой?! От измен? От ссор? От чего выгода? От пьяных выходок? От праздников в одиночестве? «я тебя сегодня не могу взять с собой, у нас корпоратив,», «прости малыш, сегодня важные люди будут, в следующий раз вместе сходим, обещаю», от этого выгода? Да что ты знаешь?! Только и можешь что судить, не разбираясь!»

Миша долго бродил по улицам засыпающей деревни, пока медленно капающий, холодный дождик не промочил его незамысловатую одежду. «Ну почему в этом мире нет резины?!». От воды, достаточно легкий тулуп сделался тяжелым. «И все –то у них тулуп. И зимой тулуп, и осенью тулуп» - рассуждал он, чувствуя как утопают ноги в промокшей земле. «Ну, по расчету так по расчету, мне то что? Да и все, нет больше ни расчета, ни любви. Ничего нет. А я и раньше ей цену знал. Так что, так что…». Домой идти не хотелось, не хотелось и в трактир. Постояв несколько секунд у двора Лао, понял, что и общаться ему тоже ни с кем не хочется. «Домой хочу. В свою кровать, к своему телевизору», и он пошел обратно, в чужой дом, который по всему стал ему родным, к чужой кровати, и к отсутствующему телевизору. Погода была до того мерзкая, что даже Кнопи не вышла встречать нового хозяина, так, тявкнула пару раз из своей конуры, что бы соблюсти приличия.

В доме было тепло, и непривычно темно. Энна спала, или делала вид что спала, с головой укрывшись одеялом, лишь стреляющие и клацающие дрова в печке встретили его. «Могла бы хоть ночник оставить. Неужто, тяжело было?» - Миша достал с полки, прибитой у окна простой стеклянный фонарик, и, открыв стеклышко, зажег небольшую, оплавившуюся свечу. «И где масляная лампа?». Свет, усиленный не ровными стеклами фонаря, разлился по комнате. Стали видны полочки буфета, с посудой, и скатерть на столе, придающая некую опрятность комнате. Темные, и закопченные бревенчатые стены, больше не казались мрачными, напротив. Все стало уютней. «И спать не хочу, и делать нечего». Он еще раз посмотрел на Энну, не желая признавать того, что скучает без нее. «А раньше ждала, да и ужинали мы, разговаривали. Слишком быстро привык хорошему. Что я, инвалид какой-то?». Он взял фонарь, и подошел к закрытой крышке погреба, помедлив секунду, раздумывая- есть ему одному, или дождаться завтрака, все же поднял ляду, от злости своей, не заботясь о том, скрипнут ли не смазанные петли.

Энна слышала как он пришел, как ворчал что-то себе под нос. Потом мягкий свет от фонаря разлился по комнате, и спустив немного одеяло, так, что бы лишь глаза приоткрыть, по смотрела на него. Миша сидел к ней спиной, так и не сняв тулуп, с которого капала вода. Он несколько раз оборачивался, как будто чувствуя, что она смотрит, но ей удавалось вовремя закрывать глаза. Она слышала, как заскрипела ляда погреба, как он спускался по лестнице, и немного позлорадствовала, когда он, стукнувшись обо что-то замысловато выругался. «Это тебя Бог наказал» - подумала она, и отвернулась к стене, не желая выказывать своего бодрствования.

-Ты есть хочешь? – он так тихо зашел в сарай, что Энна невольно вздрогнула. Избегая встречаться с ним взглядом, она продолжила убирать у кроликов, всем своим видом выказывая нежелание ни видеть его, ни говорить. – Эн?

-Нет, спасибо.