По страницам "Войны и мира" - [12]

который приехал к ней свататься: «Ты при гостях причесана по-новому, а я при гостях тебе гово-

рю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса», «...уродовать себя нечего — и так

дурна». Он замахивается палкой на своего управляющего Алпатыча за то, что он велел рас чи-

стить дорогу для едущих к князю гостей. И все это еще цветочки, ягодки — впереди: он разрушит

счастье князя Андрея и Наташи, назначив бессмысленный срок — год — до их свадьбы и оскорбив

Наташу грубым, почти издевательским приемом. После этого он совсем уж заест княжну Марью,

13

отдалив ее от себя и приблизив к себе ничтожную мамзель Бурьен. И даже робкая, преданная,

обожающая отца княжна Марья минутами будет, стыдясь и страшась самой себя, ждать его смер-

ти — так он невыносим. Это будет позже, в 1812 году, но и сейчас, в 1805 году, он тяжел, ха-

рактер его труден.

И все-таки мы почему-то любим старого князя. Я замечала: все дочери, у которых хорошие

отцы, видят в Николае Андреевиче Болконском что-то от своих отцов.

Да, он крутенек, старый князь, и сын его знает, что отец тяжел, но если бы он, князь Андрей Ни-

колаевич Болконский, дожил до старости, не сомневайтесь: стал бы таким же деятельным, мудрым и

нетерпимым, и деспотическим стариком, как его отец.

Старый князь Болконский напоминает лучших людей своей эпохи: Суворова, о котором мы

знаем из истории, и Стародума, с которым познакомились в пьесе Фонвизина «Недоросль»; может

быть, и умерший недавно отец Пьера граф Безухов был чем-то похож на этого трудного старика.

Как складывался его характер?

Екатерина II имела один бесспорный талант: находить и приближать к себе ярких, умных,

одаренных людей. Николай Болконский был среди них, а сын Екатерины, будущий император Павел,

не был. Мать не любила и боялась сына, сын не любил матери и боялся ее.

В короткое царствование Павла любимцам Екатерины стало худо: лучшая судьба была —

оказаться сосланным к себе в деревню; блестящие вельможи, привыкшие повелевать при дворе,

так и не могли возродиться к полной жизни, когда, после смерти Павла, его сын Александр I вер-

нул их из ссылки.

Князь Николай Болконский был горд и не поехал из деревни на зов нового царя. В Лысых

Горах он жил при Александре так же безвыездно, как при Павле, но жил, а не доживал свой век.

«Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть

только две добродетели: деятельность и ум... Так как главное условие для деятельности есть порядок,

то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности... ни приезд сына и ни-

какие необыкновенные события не должны были нарушать порядка дня».

«Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных

делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к

нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа

выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство по-

чтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно-высокая дверь кабинета и показы-

валась в напудренном парике невысокая фигурка старика...» Сын и дочь по-разному относятся к

причудам отца. Княжна Марья никогда — даже себе — не признается в том, что ей может быть

трудно и тяжело от деспотизма старика. «Я не позволю себе судить его и не желала бы, чтоб и дру -

гие это делали», — резко говорит она в ответ на сообщение мамзель Бурьен, что князь не в духе. «Ах,

он так добр!» — отвечает на признание маленькой княгини, что она боится старика. «Мне?.. Мне?!

Мне тяжело?!» — испуганно и удивленно восклицает в разговоре с братом. — «Ты всем хорош, Andre,

но у тебя есть какая-то гордость мысли... Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно

было, какое другое чувство, кроме veneration (обожания), может возбудить такой человек?..»

Сын позволяет себе судить отца.

«— И те же часы и по аллеям прогулки? Станок? — спрашивал князь Андрей с чуть заметною

улыбкой, показывавшею, что, несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его сла-

бости.

— Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, — радостно отвечала княжна

Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни».

Увидев в столовой «огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического

дерева князей Болконских», князь Андрей покачал головой.

«— Как я узнаю его всего тут! — сказал он княжне Марье...— у каждого своя ахиллесова

пятка... С его огромным умом donner dans ce ridicule!» (поддаваться этой мелочности) — курсив Тол-

стого.

За что же можно любить этого странного, страшного и, может быть, немного смешного стари-

ка?

Вскользь, между прочим, Толстой заметит в следующей части, повествующей о войне: «князь

Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день». Мы сможем

оценить это вскользь сделанное замечание, когда узнаем, какой праздник был у Ростовых в день полу-

чения единственного письма от обожаемого Николеньки, а ведь Ростовы любят друг друга; но у