По Старой Смоленской дороге - [6]

Однажды перед рассветом Привалов со своей группой скрытно выполз на горушку, но потерпел поражение. Он полагал, что гарнизон Евстигнеева окопался где-нибудь при входе в блиндаж, а «черные» его перехитрили.

Вечером Беспрозванных отрыл секретный окоп в стороне от блиндажа, чуть ли не на самом краю оврага. Он пропустил «белых» к блиндажу, а сам пополз за ними.

Через минуту он вскочил на ноги, навалился сзади на кого-то, сграбастал и ткнул головой в снег, да так, что тот едва не задохнулся. А потом перевернул противника на спину и сорвал с него ушанку.

— Увалень, а поворотливый! — Привалов с трудом отдышался; он уже понял, в чьи объятия попал. — И глаз у тебя чуткий. Темень-то какая…

— Я по происхождению охотник, — сообщил Беспрозванных извиняющимся тоном. Он никак не думал, что это сам Привалов так опростоволосился. — Отец меня с малолетства к тайге приучил. Били зверя из охотничьей шомполки. И на медведя ходили…

— Тебе, по-моему, и шомполка не нужна. — Привалов потер уши. — Можешь без всякого оружия один на один с медведем схватиться. Все ребра у меня пересчитал и со счета не сбился.

Беспрозванных великодушно протянул Привалову его ушанку.

— Не имею права, — отказался Привалов, снова потирая уши. — Покойник я на сегодняшний день, понимаешь? Условно убитый…

Назавтра Привалов «воскрес». Капитан взял с собой его и еще несколько разведчиков в боевое охранение. Они повели наблюдение за противником на том участке, где был намечен поиск.

Беспрозванных тоже включили в разведгруппу, и, перед тем как покинуть учебный блиндаж на горушке, он отнес мешок с овсом в овраг, где жили в землянке ездовые, где ютились под навесом батарейные лошади.

4

Южнее рощи Фигурная наши и немецкие позиции, разделенные глубоким оврагом, сходятся совсем близко, метров на восемьдесят.

Склоны оврага заминированы, опутаны колючей проволокой и спиралью Бруно. Когда немцы разговаривают в траншее и ветер дует в нашу сторону, он доносит в боевое охранение отдельные слова, а когда безветренно — слышен лишь гул голосов.

Однажды, когда ветер дул со стороны противника, в охранении услышали, как немцы орали:

— Эй, Иван! Какой сегодня есть пропуск? «Мушка»? Давай меняй! Яволь! Унзер цукер, твой водка…

В начале зимы был случай — один солдат принялся дразнить немцев валенками. Немцы сильно мерзли, а наши только что получили теплое обмундирование. Вот солдат разулся, насадил валенок на ручку лопаты и выставил над окопом боевого охранения. Немцы со зла прострочили валенок из пулемета — только клочья войлока полетели, а лопату выбило из рук. Солдат долго матерился и клял немчуру, которая не понимает шуток. А Тапочкин сделал ему строгое внушение за порчу обмундирования. Он записал в свою книжечку фамилию солдата и пометил: «Заигрывание с противником».

Тапочкин и сейчас, к явному неудовольствию Привалова, торчал среди разведчиков на переднем крае; у него это называлось «обеспечивать операцию».

Он никогда не совершал поступков, которые дали бы основание подозревать его в трусости. Он даже участвовал в двух вылазках через линию фронта. Но ходил Тапочкин в тыл противника не потому, что это было насущно необходимо, а для того, чтобы можно было доложить об этом начальству.

Когда разведчики ползли вдоль боевого охранения по ничейной земле, они попали под сильный огневой налет. Тапочкин, как и все остальные, осторожности ради плюхнулся в снег, прикрыв при этом голову полевой сумкой, с которой не разлучался.

Привалову тоже полагалось броситься плашмя на снег и переждать, пока пропоют осколки. А он, не пригибаясь, подошел к Тапочкину, нахально уселся рядом, похлопал ладонью по его сумке, заглянул в глаза, расширенные от страха, и сказал:

— Липовая у тебя броня. Бумажки на переднем крае не в цене. Разве на самокрутку. Или если подошла нужда оправиться…

— Позволяешь себе лишнее, старший сержант!

— Слова первой необходимости.

Тапочкин колючим взглядом поглядел из-под полевой сумки на Привалова:

— Разведчик ты заметный, а поведение твое невыдержанное, старший сержант. Можешь пострадать благодаря пустяку…

Привалов отполз, так и не поняв, что Тапочкин имел в виду. «Похоже, угрожает „анкетная душа“», — усмехнулся он про себя.

Привалов не мог простить лейтенанту дурацкой истории с Матусевичем. Как он пригодился бы в предстоящей операции! А теперь вместо Матусевича капитан взял в боевое охранение новенького.

Вот неотесанный медведь! Так припечатал его тогда к снегу, словно решил таким способом утрамбовать площадку перед учебным блиндажом. Силенкой бог не обидел, но что это за разведчик, если он не умеет по воронке определить — снаряд здесь рванул или мина? Даже ребятишки из Пустошки, которые прятались в погребах вместе с родителями, знают, что мина оставляет круглую воронку, а снаряд — грушевидную, и по острию воронки определяют, с какой стороны прилетел гостинец.

Не умеет Беспрозванных по звуку определять, какой бьет пулемет.

— Пулемет ихний заработал, — прислушался Шульга, для чего высунулся из окопа, — станковый.

— Откуда вы знаете? — удивился Беспрозванных.

— Эх ты, молодо-зелено! Станковый бьет, а ручной строчит. У станкового звук более ровный. А ручной вроде дребезжит…