По Старой Смоленской дороге - [16]

Он откинул полог из плащ-палатки, вошел в землянку и хотел снять телогрейку. Но пальцы его не слушались, он долго не мог расстегнуть пуговицы.

Огляделся он в землянке так, словно очутился тут впервые, словно никогда не бывал прежде; это оттого, что мысленно он уже попрощался с этой землянкой навсегда.

С любопытством взглянул на столик, в который некогда упирал локоть (сейчас бы его одолел и Джаманбаев), на бревенчатую стену, завешанную шинелями (его шинель третья справа), на лампадку из снарядной гильзы (казалось, в его отсутствие лампадка научилась гореть ярче), на печку, возле которой грелись бойцы, словно они весь вечер не отходили от нее.

Вытирая автомат старшего сержанта, Беспрозванных заметил, что ложе расщепилось около затыльника. Надо завтра заглянуть к оружейникам, отдать автомат в ремонт.

Не напрасно ли он затеял мену оружия? Оставил бы себе свой автомат и — никаких хлопот. Но сожаление было мимолетным. Он еще более тщательно протер автомат и, держа этот автомат с расщепленным ложем, почувствовал себя наследником Привалова.

В землянке уже знали о гибели Лавриненко, о ранении Привалова, о захвате «языка» рассказывали подробности, неизвестные Беспрозванных. Не умолкал азартный гул голосов, все говорили громче обычного, перебивали друг друга.

Он старательно вслушивался, но с трудом понимал, о чем идет речь. Быстро наступила минута, когда усталость, а вернее сказать, изнеможение взяло верх над любопытством, над возбуждением недавнего боя, и его свернуло в сон.

11

Разбудил истошный крик: «Подъем!!!» Так умеет орать только Ноль-ноль, только в особо важных случаях, после того, как он лишний разок приложился к фляжке.

— Собирайся, новенький, да побыстрее. Боевое задание!

— Куда это? — Беспрозванных с трудом поднял веки, о трудом сел на своем хвойном топчане и спросонья потянулся за автоматом, висевшим в изголовье.

Беспрозванных мотнул головой несколько раз, чтобы как-нибудь стряхнуть сон.

— Подполковник вызывает, — тормошил помкомвзвода. — В Пустошку. Погода-то безопасная, нелетная. Клуб открыли.

— А что нужно делать?

— Концерт наблюдать. Лично. Что же там еще делать? Артисты приехали. Из театра и даже из цирка.

— Отказаться можно?

— Без прекословия! Какой может быть отказ? Если подполковник приказал… Или неохота?

— Притомился что-то. Да и в таком виде…

— Приказано в том виде, как в разведку ходили. И «языка» в клуб привезут. В пешем виде маршировать не придется. На санях поедете. Не хуже, чем интенданты. Семь зрителей из этой землянки. — Ноль-ноль заглянул в бумажку. — Приготовиться Беспрозванных, Анчутину, Евстигнееву, Крижевскому, Шульге, Джаманбаеву…

Помкомвзвода собрался назвать еще одну фамилию, но произнес только «Ла…», и все поняли, что он запнулся на фамилии Лавриненко.

Беспрозванных изрядно проголодался, но, когда вернулся из поиска, усталость была сильнее голода, он не добрался бы до кухни. А сейчас времени оставалось в обрез.

Однако он поужинал до того, как подъехал санный обоз: Матусевич принес ему обед в землянку, нашлась и порция водки. Он рассказал новенькому, что фашисты, встревоженные нашим поиском, совершили несколько артналетов; не уберегся от огня их овраг.

— Чуть-чуть Гитлер в кашу не нагадил, — докладывал Матусевич, пока Беспрозванных жадно уплетал макароны с мясом. — Один снаряд совсем рядом с кухней ударил. А все-таки мимо обеда осколки пролетели… Ты, хлопчик, не журись и ко мне почаще заглядывай. Буду тебя учить уму-разуму разведчика. С трофейными гранатами умеешь управляться? Которые с деревянными ручками? А еще могу давать уроки шпрехен зи дейч. В немецком языке какие самые ходкие выражения? — И так как новенький только молча моргал, объяснил: — «Хенде хох», «капут», «форвертс», «цурюк», «шнель», ну и так далее. Конечно, запас слов у меня не ахти какой, произношение тоже самодельное, с белорусским акцентом. Но крупно поговорить с фашистом могу. Еще никто из «языков» не жаловался, что меня не понял или я в горячке чего напутал… А на Привалова ты, хлопчик, не обижайся!

— Я не обижаюсь!

— Это он после моей истории стал на людей исподлобья глядеть. Тем более тебя на мою вакансию прислали.

— Да я не обижаюсь.

— И на мою лежанку определили…

— Какая тут может быть обида!

Позже Матусевич оказался среди солдат, которые провожали в Пустошку обоз из трех саней. Он со знанием дела и подробнее, чем все другие обитатели оврага, расспросил Анчутина и Шульгу, как прошла разведка, и все хотел вызнать подробности о том, как был ранен Привалов. При этом лицо его выражало не только огорчение, но и немой упрек рассказчику: «Что же вы его не уберегли? Был бы я при деле — не допустил бы…»

Когда подъехали сани, на которых сидел контрольный пленный, Матусевич оглядел того с брезгливым любопытством.

Коренастый, лет тридцати пяти, с давно не бритым, помятым лицом. Из-под раскрытого воротника виднелся хлястик, которым был застегнут воротник другой шинели, надетой с исподу. Две шинели делали его толстяком.

Пленный мелко дрожал. На лице его странно уживались надменность и подобострастие, высокомерие и растерянность. Матусевич определил по нашивкам на рукаве — старший ефрейтор. На голове у немца был шерстяной капор. Матусевич не знал, что до знакомства с Приваловым поверх капора немец носил еще пилотку. Во время потасовки у пулемета он потерял пилотку и шарф. Один эрзац-валенок из прессованной соломы слетел с ноги, когда его тащили.