По совместительству экзорцист - [2]

И все же Григорий дотумкал, как решить вставшую перед ним задачу: при помощи человеческого фактора. Если можно так выразиться, он совершит «побег с человеческим лицом!» Начал присматриваться к зачисленным в их отряд зекам, прибывшим с последним этапом.

Ему понравился — и в первую очередь тем, что лицо у него оставалось все еще достаточно толстым — Максим Иванов, бухгалтер некоего печорского ООО, попавшийся на обналичке крупных партий «лесных» денег. Тот был явным лохом, вид имел припыленный, панически боялся, что его начнут «прописывать», попытаются «опустить» и так далее. Начитался, дурачок, книжек в мягких переплетах.

Надо отметить, что этот отряд был «мужицким». Из блатных в нем оказался один Григориади да и тот случайно, так как до прежних его деяний не докопались. Для следствия он так и остался мелким архангелогородским аферистом Андроном Копытовым. (Судили в Архангельске, потому–то он, учитывая пустячность статьи обвинения, на Севере и оказался).

В отряде Григориади не высовывался, в авторитеты не лез, но и от сотрудничества с администрацией категорически отказался. Занял свою излюбленную позицию кота, который гуляет сам по себе. И хотя проявить свой нрав ни разу ему не пришлось, все в отряде его побаивались, старались обходить стороной. Верно, что–то в нем чувствовали.

Григориади взял Иванова под опеку. И сделал так, чтобы тот спал на соседних нарах, работал в той же бригаде. Причем держал себя с ним почти на равных, будто не было между ними разрыва на несколько этажей башни криминальной иерархии. Рядом с Григориади Иванов ощущал себя в полной безопасности, словно у мамки за пазухой. Тот стал ему необходим будто воздух и Аш — Два-О.

«Овощ созрел», — сказал себе однажды Григориади.

Как–то вечером, в бараке, сидели они в конце длинного стола и хлебали жидкий чай из облупленных жестяных кружек. В трубе гудело. Ветер раскачивал скрипевшие, как тележные колеса, прожектора и таким образом потоки света также раскачивались: когда какой–то попадал на заросшее толстенным слоем льда барачное оконце, то оно словно озарялось горящим, в прожилках, золотом. Время близилось к отбою. Часть заключенных уже спала. Компания на другом конце стола играла в карты. Извращенец Дед — Кэтикет, сгорбившись на нарах, чинил чей–то ватник. Остальные заключенные, разбившись на группы, тихо переговаривались.

Григориади, магнетизируя Иванова своим властным, нечеловеческим взглядом, начал его «обрабатывать»:

— Вот ты, Максимка, бухгалтер, а я вор. Ты воровал для брюха, вон какой мамон отрастил, а я, потому что законом нашим так предписано. Ведь вору ничего не нужно: ни семьи, ни дома, ни тачки в перламутре. Поэтому мы, Максимка, самые благородные люди на земле! И свободные по этой же причине. Духом! Поэтому и решил я, Максимка–бухгалтер, отсюда обрываться. А так как без меня, тебя здесь, что называется, опустят, то предлагаю делать привет Шишкину вдвоем. Что скажешь?

— Срок–то я получил небольшой, — осторожно протянул Иванов. — Стоит ли?

Григориади ухмыльнулся:

— Уже через месяц, даю гарантию, в зеркале себя не узнаешь… Ну? Иванов заерзал, но, подчиняясь неумолимому взгляду опекуна, выдавил:

— Ладно, придется, чувствую. Бежим!

— Себя–то я знаю, — величаво, с большим апломбом заявил Григориади. — Верней и надежней человека просто не существует. Но чтобы я мог быть уверенным и в тебе, мы должны стать кунаками, то есть такими друзьями, которые готовы пожертвовать друг для друга всем. Вплоть до жизни.

И он тут же чиркнул заточенной ручкой ложки по запястью. Кровь заструилась в подставленную кружку. Передал заточку Иванову:

— Режь!

Иванов послушно, с болезненной гримасой, сделал то же самое. Григориади взболтал содержимое кружки и отпил глоток. Передал Иванову. Тот допил.

— Вот теперь мы кунаки. Освободить от кунакских друг перед другом обязанностей может только смерть.

ГЛАВА ВТОРАЯ Ноу–хау побега

По тундре, вдоль берега Катырак–озера, силами бригад заключенных велся газопровод. А на самом озере еще одна бригада заготавливала глыбы льда. Из них выпиливали «кирпичи» и прочие заготовки для строящегося в поселке к новогодним гуляниям «ледяного городка». Так как водопровод в поселке замерз, то сюда же, к полынье, приезжали водовозки.

Григориади работал в бригаде сварщиков. На свободе был завмагом, буфетчиком, товароведом и, естественно, предпринимателем. Но когда по зоне собирали специалистов, выдал себя за сварщика высшей квалификации, победителя профессиональных конкурсов «Мастера Золотые руки». Манера такая у Григориади была: лапшу подавать непременно с патокой… Слопали, никому не хотелось связываться.

А в сварные он полез по причине все того же гастрита: тем было положено молоко, которое, правда, давали по большим праздникам или в дни визитов каких–нибудь комиссий. Да и то порошковое или кусковое, то есть замороженное, в виде килограммовых брикетов. Но для Григориади, персонально, молоко все же находили.

Никогда не был сварщиком и Иванов, но по рекомендации опекуна в бригаду были вынуждены принять и его.

Трещали морозы, выли арктические ветры; когда до Нового года оставались считанные недели, план побега у Григориади был готов.