По следу - [22]

В цвете песков обнаруживалось влияние великих каменных нагромождений – горных хребтов Азии. Мелкая мука гор подкрашивала песок пустынь, вступавший в соприкосновение со степями.

Алонов охотно читал книги, написанные великими русскими путешественниками, влюбленными в природу исследователями высочайших горных стран: Гималаев, Памира, Гиндукуша, Ала-Тау, Тянь-Шаня… Там на голых кручах лежат мертвые каменные осыпи. Они не неподвижны. Лучи солнца свободно проникают сквозь лишенный водяного пара воздух, жгут, накаляют камень. А с теневой стороны – мороз. И ухо человека слышит, как рвутся камни от теплового напряжения. Осыпи дробятся, ползут вниз. Глаз не уследит за этим движением, но миллионы тонн камней как жерновами трут друг друга. Мельчайшие частицы камня подхватываются восходящими токами воздуха, падают в пустынях, вновь несутся дальше, забираясь иной раз вверх на громадные высоты. И каменная мука рассеивается по Азии, залетает и в Европу.

Происходит чудесное превращение. Частицы каменных глыб, раздробленных солнцем, размолотых трением, провеянные ветром, обработанные водой, обнажают в своей структуре питательные вещества для растений. На землю выпадает плодороднейший лёсс. Места скопления лёсса в пустыне, где есть вода, – оазисы. Чешуйками гор подкармливались и растения тех песков, которые сейчас видел Алонов.

Алонову не было времени долго размышлять о друге и работнике, который пашет землю и готовит ее для человека. Этот друг и работник – солнце – не ждет. Алонов никак не мог найти уже ставшие привычными четыре фигуры с горбами мешков на спинах. Однако он не ошибся, избрав острую высотку ориентиром. Вот следы людей на песке. Дальше шла твердая почва. Чтобы читать на ней, нужны или острое зрение зверя, или тонкое чутье собаки. У Алонова было самое обыкновенное человеческое зрение, а чуткой умницы Дымки больше не было совсем. Идти за своими врагами Алонов мог лишь навзрячь, по охотничьему выражению, то есть видя.

Вечерняя заря мчалась по вершинкам, за нею бежали сумерки. Еще чуть-чуть света дало перерезанное горизонтом солнце, и началась для Алонова вторая ночь после его встречи с врагами.

Он был уверен, что бандиты остановились на ночлег сейчас, после захода солнца, если не остановились раньше. Ведь они преодолели большое расстояние. До привала в рощице, во время которого Алонов превращал в пули свои дробовые заряды, было пройдено не менее тридцати километров. А потом они шли не меньше, если не больше, трех часов до впадины с гнилым змеиным болотом. Большой переход для одного дня. Вероятно, все четверо очень устали…

Весь день мысль Алонова не отставала от бандитов, шла с ними рядом. Он так и не мог представить себе их лица, но его память находила много подробностей. Он видел широкие матерчатые ремни от заплечных мешков, туго натянутые, врезавшиеся в плечи. Тогда, во время разговора, низкорослый, глядя в упор на Алонова, стоял прямо. Остальные подались вперед под тяжестью груза, особенно высокий. Кто-то, Алонов не помнил кто, передергивал плечами, другой поддел большие пальцы под ремни. Их мешки были большие – это верно. В мешке охотника бывает лишь самое необходимое, чтобы можно было ходить, стрелять, не замечая груза. А тот, который охотился на Алонова, был без мешка. Значит, сбросил при первой возможности. Переход километров в пятьдесят! Они все вымотались, легли и заснули, как пришлось.

При неверном свете заходящего солнца Алонов нигде не видал деревьев. Значит, сегодня враги обойдутся без костра. Это нехорошо, огонь указал бы, где они. Даже зажженная спичка видна в поле километра на два.

Алонов поужинал ссохшимися остатками сухарей из мешка. Хорошо, что он подтянул мешок на самые плечи и не подмочил его.

На завтра Алонову оставался котелок, набитый слипшимся сухарным месивом, и меньше половины фляги воды. Чтобы не вызывать жажду, он весь день не курил, не разрешил себе и сейчас это удовольствие, хотя курить очень хотелось.

В воздухе засвежело, в мокрой одежде стало знобко. Песок был еще теплым. Алонов вырыл длинную ямку, улегся в нее и, насколько сумел, забросал себя песком. Он лежал на спине, мешок положил под голову, а ружье – на грудь. Стало тепло и уютно.

Алонов лежал с открытыми глазами, чувствовал, что отдыхает, но сон не приходил. Было приятно лежать неподвижно, ощущая тепло почвы. Воздух становился все холоднее. Алонов глядел в бездонное черное небо. Он не мог перестать думать, и это не давало ему заснуть.

Зачем эти люди идут по степи, куда идут, чего ищут, чего хотят? Эти вопросы в течение дня стояли перед Алоновым, требовали ответа, но он двигался, действовал; сейчас ему было нечего делать. Алонов знал, что далеко к югу от линии железной дороги проходит главный канал. Между разъездом и каналом должна быть пустая земля. В этом Алонов по-прежнему не сомневался.

Неделю назад он ночью вышел из вагона. Проводив поезд, дежурный подошел к оставшемуся на перроне единственному прибывшему пассажиру, если не считать собаки. При свете двух фонарей, тускловато освещавших короткую платформу перед служебным зданием, они сразу разговорились по душам. Железнодорожник, сам любитель природы, при виде охотника почувствовал своего человека и даже признался, что из-за здешней «роскошной» охоты недавно отказался от перевода на другое место, на станцию, расположенную при городке. Он говорил о себе: «Сынишка с дочкой еще малыши, в школу рано. Я здесь втянулся в охоту, жить без нее не могу, угодья считаю своими. Жена тоже богато обросла подсобным хозяйством на здешнем приволье. Вот мы с ней и решили повременить. Подрастут детишки – тут уж ничего не попишешь, тогда и стронемся с места…»