По следам великанов - [50]

Греки, считает Кингсленд, почерпнули эти знания от египтян и воплотили их в свои легенды о героях и полубогах. Менли Холл, всю свою жизнь исследовавший тайны древнего обряда посвящения, утверждал, что Великая пирамида была посвящена богу Гермесу, олицетворению Вселенской мудрости; это был не просто храм для инициации, но и вместилище тайной истины, которую он считает основой всех искусств и наук. Придет время, говорил Холл, когда тайная мудрость снова будет высшей религиозной и философской силой в мире: «Из холодного пепла безжизненных вероучений поднимется, подобно фениксу, древняя Тайна… Познание духовной природы человека — не менее точная наука, чем астрономия, медицина и юриспруденция».

Какие бы мистические теории, мифы и легенды ни ассоциировались с Великой пирамидой, она по-прежнему остается шедевром древнего каменного искусства, и ее создатели, вероятно, были экстраординарными существами. Кто они такие и когда построена пирамида Хеопса — остается загадкой. Определенные же исторические факты в свете проведенных исследований пирамиды должны быть пересмотрены. Очевидно, что не Эратосфен первым измерил окружность Земли, не Гиппарх был основоположником геометрии, не Пифагор являлся первооткрывателем своей теоремы, не Меркатор самостоятельно изобрел проекции.

Строители Великой пирамиды должны были обладать поистине потрясающими способностями в математике, геометрии, астрономии, географии, геодезии. Что еще они знали — нам только предстоит открыть. И по мере того как будет приоткрываться завеса над тайным, возможно, мы узнаем о существовании в прошлом особой цивилизации и о самой древнейшей истории человечества, о которой нам пока ничего не известно.

Дополнение

Ливио Катулло Стеккини Заметки об отношении древних мер к Великой пирамиде

Ниже изложены основные результаты проведенного мною в течение всей жизни исследования истории мер. Я заинтересовался этой темой, когда получал среднее образование и пытался использовать каким-то образом знания, полученные мною за восемь лет изучения грамматики латыни и греческого. Именно тогда я стал помощником Анжело Сегре, профессора юриспруденции, который был приятелем моего отца по университету в Катанье. Сегре изучал римское право, но специализировался на исследовании древних систем мер.

Получив среднее образование, я закончил свои занятия с Сегре и стал студентом Фрейбургского университета в Германии. Так как в этом возрасте человек считает, что мыслящая личность должна основывать свои взгляды на какой-либо философии, я выбрал Фрейбург, ибо там преподавал Гассерл, чья философия импонировала мне склонностью к математической точности. Но во Фрей-бурге в тот момент внимание было приковано к философу Мартину Хайдеггеру, который только что заявил об основании экзистенционализма. Я не разделял восторга своих сокурсников по поводу этой новой философии (хотя мне нравились лекции по экзистенциальной математике, которые читал Оскар Беккер), но кое-чему я все же научился у Хайдеггера. Во-первых, тому, что идея прогресса человеческой цивилизации, которой оперируют практически все историки, — теологическая доктрина, развитая отцами церкви. Во-вторых, тому, что греческие ученые уничтожили труды ранних греческих философов на том лишь основании, что они были ранними философами и их концепции должны были быть слабыми. Во время каникулярных занятий я сошелся с группой профессоров, возглавляемой Фрицем Прингшеймом, посвятивших свою деятельность одной теме: договору продажи в древние времена. Так как семинарская работа включала в себя перевод договоров нескольких областей Восточного Средиземноморья, я сконцентрировался на статьях, имевших отношение к системе мер, каких в этих контрактах было предостаточно. Мои учителя снисходительно относились к моей страсти. Например, Отто Ленел, работавший над изучением постклассического римского права, разрешил мне прочитать документ, касающийся длины миль в Сирийско-римской книге законов.

После того как группа Фрейбурга была распущена Гитлером, я вернулся в Италию, где получил докторскую степень по римскому праву. Тогда я стал ассистентом кафедры истории римского права в Римском университете и членом Института римского и восточного права в этом же институте.

Вторая мировая война привела меня в Соединенные Штаты, и, поскольку меня интересовала скорее история, нежели право, я зарегистрировался как кандидат на докторскую степень по древней истории в Гарвардском университете. Там я обнаружил, что те, кто приходит к изучению древней истории через литературу, имеют абсолютно отличный взгляд на древний мир, чем практичные, реалистичные и утилитарные люди, изучавшие право; по существу, они представляли древний мир царством поэтической фантазии… Мои гарвардские учителя непрестанно советовали мне почувствовать «дух древних», но единственный образ, который их разглагольствования вызывали у меня, — это древний человек, постоянно находящийся в состоянии алкогольного ступора. Что же до моего убеждения в том, что древние греки производили точные измерения, то они считали это нелепым и исторически невозможным.