По следам вдохновения - [17]

Пёрышком белым парус чертит в морской тоске,

как нам с тобой ступалось на золотом песке.

Зимы ли пряли пряжу крепче былинных пряж,

льнуло ли солнце к пляжу, чтобы лучился пляж,

только всё глуше эхо наших с тобой шагов,

громче былого смеха смех молодых богов.

Начало

Н.

Ещё не знакомы ни взгляд, ни улыбка,

но вижу я нынче тебя лишь одну,

и сердце трепещет, как мелкая рыбка,

пугливо, легко уходя в глубину.

Простор между нами стремительно скомкан,

он словно в огне мировых катастроф,

и тесно становится хрупким обломкам

разбившихся вдребезги прежних миров.

Держаться поодаль – и всё-таки рядом,

ещё не любить, но уже ревновать.

Теперь-то я знаю, что исстари взглядом

умели казнить и огонь добывать.

Слепые горнисты трубят о начале,

играют побудку, светлея лицом,

чтоб сердце и разум поспешно сличали

черты идеала с живым образцом.

Таврическая степь

Заночевать в степной глуши под оголтелым лунным оком,

когда как будто ни души – живой, отзывчивой – под боком.

А мне просторней и теплей в ночи, овеянной веками.

В ней, в океане ковылей, плывут цикады со сверчками.

Пугливы, чутки сны земли, узоры звёзд несокрушимы.

Беззвучно мечутся вдали лучи невидимой машины.

Ночная лесополоса темна, да только не враждебна.

И распахнулись небеса для слёз, восторга и молебна.

И ввысь торопится земля, уже луна и звёзды рядом.

И рукоплещут тополя сверчкам несметным и цикадам.

Лирика

Она дерзка, и взгляд её лукав, – то девочка, то женщина

                                                                   в соку.

Ни грима, ни брутальных балаклав, хотя и лыко всякое

                                                                в строку.

То как незамутнённая вода, то будто море взяли в оборот.

Берёт порой большие города, порой и деревеньки

                                                                   не берёт.

В степи ни горизонта, ни огня, стрекочет ночь, а больше

                                                                 ни души…

Выплёскивает небо на меня взволнованные млечные

                                                                   ковши.

А в городе шумы и маета, неоновые брезжат времена.

Заносчивы беззвёздные места, которым не присвоишь

                                                                  имена.

И лишь луна, поэзии сестра, царит на площадях

                                                             и во дворах,

чтоб юность ощущала до утра высокое волнение и страх.

На крымском берегу

Какая ночь! Огни, покой, волна ленива и пуглива,

и веет свежестью морской от Каламитского залива.

На свете словно ни души – спокойно, тихо, одиноко,

лишь изучает камыши луны придирчивое око.

Ни друга рядом, ни жены, и ни хлопот, ни мыслей

                                                             срочных.

Среди полночной тишины текут века в часах песочных.

Ночные страхи

Переулки глухи, гулки, тени гонятся за мной.

Что за глупые прогулки под недоброю луной?

Эй, спокойно, без истерик, и пугаться не спеши —

впереди короткий скверик и, похоже, ни души.

Как же, будешь беззаботен, если возится в кустах

и глядит из подворотен распоясавшийся страх.

Все тревоги по дороге, если в окнах ни огня.

Перепуганные ноги отделились от меня,

и шаги всё чаше, чаще, и всё громче сердца стук…

Только светит шар молчащий, зацепившийся за сук.

Только на рассвете

Говорят, что только на рассвете смерть и незаметна, и легка.

Широко забрасывает сети в этот час недобрая рука.

Небосвод под утро пуст и бледен, как бумаги девственный

                                                                      листок.

На слова беспомощные беден заревом не тронутый восток.

Лишь на миг забудутся сиделки, от ночных забот

                                                                  едва дыша,

тут же вдоль обоев и побелки проскользнёт незримая душа.

Не смущая жалобами близких и пока восток едва белёс,

невзначай уходит, по-английски, под покров надгробий

                                                                   и берёз.

…Долго наблюдал я, как светало. Разливалось утро, как река.

Только что-то вдруг затрепетало и, как моль, коснулось

                                                                        потолка.

Ещё одна осень

Ещё раз повернулся шар земной, суставами скрипя,

                                                         вокруг себя.

Как будто это прибыли за мной и ждут, края одежды

                                                                 теребя.

С насиженных высот летит листва, упрямо заметая

                                                           прорву лет.

И кружатся, и мечутся слова, как бабочки, спешащие

                                                                на свет.

Мне думалось, я всё сказал, что мог, а если не успел,

                                                              то потому,

что день, который вымок и продрог, уходит в остывающую

                                                                        тьму.

От огненного лета ни следа. И, сумрачному зеркалу сродни,

высматривает сонная вода взволнованные холодом огни.

Время

Я ворочался на сеновале, в одиночестве, трезвый вполне.

Бесконечные лапки сновали безо всякой опаски по мне.