По следам солнечного камня - [14]
— Пора разжигать костер, — распорядился Гудрис. Он взял огниво, изготовленное из двух осколков кремня, и присел на корточки около костра. Сосредоточенно и громко Гудрис произнес молитву-просьбу к Огню, чтобы он пришел и согрел их, а ночью оберегал от холода и зверей.
Просьбу слово в слово повторили Айстис и Куприс:
— Огонь! Приди! Мы зовем тебя!
Гудрис стукнул кремнем о кремень. Вызывать огонь он умел хорошо. Искра мгновенно вцепилась в сухую траву…
Гудрис оградил маленькое пламя ладонями, и оно стало расти, крепнуть.
— Боги прислушались к нашей просьбе! Огонь ожил!
Все трое вздохнули с облегчением. Теперь уже ночь не страшна. Не надо будет бояться зверей. Да и голодать не придется.
Пока они выражали свою радость, огонь весело разрастался, охватывая ветку за веткой.
— Сейчас он уже не погаснет, — удовлетворенно пробурчал Гудрис, бросая в костер более сырое дерево.
Затем он достал из котомки сверток, в который жена вложила свежую свеклу, и стал готовить суп. Айстис подкрепился брюквой, которую испек в костре. Только Куприс не прикоснулся к еде. Он не мог прийти в себя после нападения рыси и, прикрывшись потеплее, улегся недалеко от костра. Когда Айстис принес ужин, Куприс уже уснул.
— Мы с тобой будем спать по очереди. Первым ты, затем я, — сказал Гудрис. — После полуночи разбужу…
— Хорошо, — уже зевая, согласился Айстис, завернулся в шкуру и лег около Куприса.
За день он основательно утомился. А что предстоит завтра? С мыслями о завтрашнем дне он и заснул.
Гудрис подложил дрова в костер и посмотрел, как спят его товарищи. Куприс вздрагивал, будто от страха. Айстис спал, широко раскинув руки, разбросав медвежью шкуру. Прикрыв его, Гудрис снова поправил огонь и походил вдоль изгороди. За ней виднелись чьи-то зеленые глаза. Кто-то потерся об изгородь, но проникнуть внутрь не пытался.
Сторож подтянул к себе обоюдоострый меч, который изготовил отец Айстиса, и задумался. Мысленно он вернулся к тому тайному совещанию у Даумаса.
…Почувствовав, что молодежь рвется в путешествие, Даумас тогда забеспокоился: большая дружба с соседями к добру не приведет!
— Так мы лишимся своих богов, своих обычаев, — опасался Даумас, — а там, где люди, пренебрегая памятью своих предков, устремляются на поиски чужих богов, не миновать распущенности, суматохи!
Даумас и слушать не хотел, что дружба может принести пользу, помочь в жизни. Все твердил:
— Поглядите на дуб. Он рождается, растет и живет столетия, не требуя никакой помощи. Как вы думаете, ему кто-нибудь может помочь?
Бутис стал возражать:
— Даумас, наступают новые времена. Их не отвратить. Если мы сейчас запретим молодым уйти в путь, придется отпустить их позднее. А они еще, чего доброго, уйдут без спроса!
Даумас задумался. Он был таким старым, что никто не помнил, когда он родился. Казалось, будто он жил всегда. Даумас много повидал на своем веку, много слышал. А что, если родичи правы? Может, действительно он уже настолько состарился, что не понимает молодых? Ведь и в его молодости люди путешествовали…
И вот они в пути. Что ждет их? Удастся ли выполнить тайное задание Даумаса?
Гудрис долго разговаривал сам с собой.
Где-то завыл волк. Встрепенулись дремавшие уже лошади, зашевелился во сне Айстис. Гудрис кинул в огонь охапку сухих ветвей. Пламя всколыхнулось, раздвигая темноту. Волчий вой больше не повторился. Гудрис снова прошелся вдоль изгороди.
Не обнаружив ничего подозрительного, он уселся около огня.
Костер еще не успел выгореть, когда стало светать.
— Пора вставать! — потормошил Гудрис Айстиса.
— А? Дежурить?
— Пора завтракать и в путь…
— Почему вы меня не разбудили? — спросил юноша, чувствуя себя виноватым в том, что Гудрис бодрствовал всю ночь.
— Успеешь и ты подежурить… Набирайся сил, а мне все равно не удалось бы уснуть, многое нужно было обдумать…
Поев поджаренного на вертеле мяса с чесноком, запив его варевом из трав, путешественники залили огонь и осторожно повели лошадей в русло речки.
Приближался вечер. Лес стал отступать от речки.
Шел седьмой день путешествия сквозь заросли.
Айстис увидел птиц, которые летели на юг. Посмотрев им вслед, Гудрис велел подниматься по обрыву вверх и продолжать путешествие по берегу.
Деревьев стало меньше, да и росли тут не такие, как на родине. Ели и лиственные деревья уступили место соснам. Под копытами коней скрипел песок.
Гудрис остановил своих товарищей:
— Теперь я не сомневаюсь, что наша речка впадает в Нямунас. Но нам нужно добраться до моря. Поэтому мы повернем вправо. Здесь почва посуше, чем вдоль Нямунаса, где сплошные болота…
Чем дальше, тем лес становился не только реже, но и ниже. Стройные сосны сменились более щуплыми, а далее кругом, сколько можно было охватить взором, росли совсем низкорослые. Местами деревца покрывали равнину, кое-где перекатывались через холмы. Айстис устремился вперед рысцой и, первым оказавшись на вершине ближайшего холма, воскликнул:
— Вижу море!
Гудрис и Куприс догнали Айстиса. Все трое обратили взоры вперед, где за приземистыми сосенками на песчаный берег набегала волна, вблизи синяя, а подальше темно-зеленая. После долгого путешествия сквозь леса аж в глазах рябило! Справа море сливалось с облаками, а слева, на расстоянии нескольких тысяч шагов от берега, виднелась земля — белая, покрытая зеленой дымкой сосен.
В 1815 году Венский конгресс на ближайшее столетие решил судьбу земель бывшей Речи Посполитой. Значительная их часть вошла в состав России – сначала как Царство Польское, наделенное конституцией и самоуправлением, затем – как Привислинский край, лишенный всякой автономии. Дважды эти земли сотрясали большие восстания, а потом и революция 1905 года. Из полигона для испытания либеральных реформ они превратились в источник постоянной обеспокоенности Петербурга, объект подчинения и русификации. Автор показывает, как российская бюрократия и жители Царства Польского одновременно конфликтовали и находили зоны мирного взаимодействия, что особенно ярко проявилось в модернизации городской среды; как столкновение с «польским вопросом» изменило отношение имперского ядра к остальным периферийным районам и как образ «мятежных поляков» сказался на формировании национальной идентичности русских; как польские губернии даже после попытки их русификации так и остались для Петербурга «чужим краем», не подлежащим полному культурному преобразованию.
История жизни необыкновенной и неустрашимой девушки, которая совершила высокий подвиг самоотвержения, и пешком пришла из Сибири в Петербург просить у Государя помилования своему отцу.
В Истерли Холле подрастает новое поколение. Брайди Брамптон во многом похожа на свою мать. Она решительная, справедливая и преданная. Детство заканчивается, когда над Европой сгущаются грозовые тучи – возникает угроза новой войны. Девушка разрывается между долгом перед семьей и жгучим желанием оказаться на линии фронта, чтобы притормозить ход истории. Но судьба преподносит злой сюрприз: один из самых близких людей Брайди становится по другую сторону баррикад.
История борьбы, мечты, любви и семьи одной женщины на фоне жесткой классовой вражды и трагедии двух Мировых войн… Казалось, что размеренная жизнь обитателей Истерли Холла будет идти своим чередом на протяжении долгих лет. Внутренние механизмы дома работали как часы, пока не вмешалась война. Кухарка Эви Форбс проводит дни в ожидании писем с Западного фронта, где сражаются ее жених и ее брат. Усадьбу превратили в военный госпиталь, и несмотря на скудость средств и перебои с поставкой продуктов, девушка исполнена решимости предоставить уход и пропитание всем нуждающимся.
Чингиз Гусейнов — известный азербайджанский прозаик, пишет на азербайджанском и русском языках. Его перу принадлежит десять книг художественной прозы («Ветер над городом», «Тяжелый подъем», «Угловой дом», «Восточные сюжеты» и др.), посвященных нашим дням. Широкую популярность приобрел роман Гусейнова «Магомед, Мамед, Мамиш», изданный на многих языках у нас в стране и за рубежом. Гусейнов известен и как критик, литературовед, исследующий советскую многонациональную литературу. «Неизбежность» — первое историческое произведение Ч.Гусейнова, повествующее о деятельности выдающегося азербайджанского мыслителя, революционного демократа, писателя Мирзы Фатали Ахундова. Книга написана в форме широко развернутого внутреннего монолога героя.
История не терпит сослагательного наклонения, но удивительные и чуть ли не мистические совпадения в ней все же случаются. 17 августа 1914 года русская армия генерала Ренненкампфа перешла границу Восточной Пруссии, и в этом же месте, ровно через тридцать лет, 17 августа 1944 года Красная армия впервые вышла к границам Германии. Русские офицеры в 1914 году взошли на свою Голгофу, но тогда не случилось Воскресения — спасения Родины. И теперь они вновь возвращаются на Голгофу в прямом и метафизическом смысле.