По следам Листригонов - [6]
– Ну, бывай, – сказал он тихо.
– Да ладно, – ответил я в тон. И уже без обиды пошёл по тропе.
– Слышь, Барончик, – (он вспомнил мою студенческую кликуху)
– Ну что ещё… – Я, не оборачиваясь, остановился. И чёткая фраза впечаталась вслух:
– А ты и тут оказался сильнее…
Не оборачиваясь, я быстро пошёл по тропе. Туда, где мелькала маленькая фигурка сына. Он шёл по тропе так быстро, что догнать его оказалось не так уж легко.
– Вот, – я протянул сыну сто гривен.
– Откуда это? – Сын, из подлобья, взглянул мне прямо в глаза.
– Аркаша дал за хлебы…
Сын взял в руки деньги.
Мы стояли на запорошенной снегом тропе. А снегопад, задуваемый ветром, больно колол щёки. Был вечер. И влажный холод пробирал до самого донышка.
– Пошли, – сказал сын.
– Пошли, – ответил я.
Мы шли по тропе вдоль трассы. Машины с шумом проносились мимо. И уже почти ничего не было видно, кроме белого, с ветром косого снега, света и ветра от проезжающих мимо машин.
Неожиданно Саня бросил деньги в снег, и, не сказав ни слова, пошёл дальше.
– Ты, что, сын? – Я поднял деньги, – ты что?
– Что, что? – Слёз на глазах, как и не бывало. – Не понятно?
– Да, оно, конечно, понятно, да умно ли? – Я хотел, было, обнять, приласкать сына. Но он мягко отстранился.
– Знаешь, что?
– Ну, что?
– А вот, что, – он побежал по тропе к тому месту, где бросил деньги.
– Да вот же они, – я протянул сыну сотку.
Саня взял её, немного подумал.
– Пошли…
– Ну, что ты ещё придумал?
– Пошли. Сегодня я начальник, так?
– Вроде, ты…
– Тогда пошли.
И он быстро пошёл вперёд. У ближайшего магазина он остановился.
– Я начальник?
– Ну, ты, ты!
Он, ни слова больше не говоря, забежал в магазин. Вскоре он вышел, держа в руке разменянную сотку.
– Пошли. – Только и сказал он, и быстро, почти побежал по тропе к гаражам.
Но дверь в гараже Аркаши оказалась заперта.
– Ну, ничего. – Саня отсчитал девять рублей и пятьдесят копеек. А остальные деньги просунул в щель гаражной двери.
…Мы шли и молчали. И не о чем было говорить. И так всё было понятно. И радостно было на душе за сына. А снежинки всё падали и падали на мартовскую землю. Большинство из них таяли на уже слегка прогретой мартовской земле. И ясно было, что, сколько снега бы не навалило, всё равно, земля уже почуяла запах весны и тепло солнца. И заморозить её, и сковать льдом надолго, уже просто невозможно.
– Сын, – тихо спросил я, – А полтинник-то за что набросил? Хлебы-то по полтора рубля…
– За доставку, – усмехнулся Саня. Хотя, конечно, и за качество надо бы! Да ладно уж, не обеднеем. Это ему на бедность…
– А что за идея то? – Сын довольный, сытый, сидел у телевизора и разнузданно разбазаривал драгоценное время.
Я в это время совершал собирательные действия: сносил в одно место всякую яхтенную оснастку.
– Тем, кто транжирит время у «ящика», я идеи, бесплатно, не выдаю.
– И «Дискавери», тоже для дураков? – срезал меня сын вопросом…
– Ну, ты и хитрец… нет, «Дискавери» для умных. Но дай срок, не увидишь ты её, как своих ушей… Нормализуют положение.
– Да, ладно…
– Проверишь, – напророчил я на свою голову. – Да, кстати, о «Дискавери» Ты как думаешь, чего это я так активно рою по яхтенным сусекам?
– Да понятно… яхтенный зуд… весна на дворе!
– Ах ты, мерзкий старикашка!
– Ну, вот, и пошутить нельзя.
– Да можно, можно! Кстати, кто сегодня начальник? Вроде как я? Сын сказал это в надежде, что увлечённый делом папаня всё, как всегда забыл…
– Нет! На этот раз, я! А коли так, изволь подчиняться! Бронзу почистить, надраить, нержавейку, пастой ГОИ отполировать!
– Есть, капитан! – Сын с трудом оторвался от телевизора. Но законы были незыблемы: хочешь командовать, изволь и подчиняться!
Все причандалья были под рукой. И мы привычно устроились на ковре у телевизора.
– Вы не против, любезнейший?
– Работайте, – милостиво согласился сын. – Так что, за идея, в конце концов?
– Идея всё та же – как нам снискать хлеб насущный?
– Ну и?
– Отвечаю: яхта у нас есть?
– Громко сказано…
– И всё же, есть?
– Ну, есть…
– Люди летом кататься хочут?
– «Хочут, хочут»!
– Вопросы есть?
– Есть. Как ты себе это представляешь на нашей старушке?
– Слушай, деятель, кто сегодня начальник?
– Ну, ты…
– Без ну… уважаемый. Ближе к делу! – Сын прекрасно знал, кому, когда, и какой тон был к лицу, и всё же выкаблучивался.
– Так вот, лошадь оскорбляет тот, кто не решается оскорбить хозяина. «Гикия» не такая уж и старушка! Большое дело – корпус шестьдесят четвёртого года, зато дизель шестьдесят пятого! И вообще, я считаю, что наша «Гикия» лучшая шхуна всего южного побережья Понта Эвксинского!
– Ну, ты скромняга, папаня… Может, скажешь, и всего Северного полушария?
– Опять умничаешь? Не надоело?
– Я давно говорю – ближе к телу…
– Ты маленькая обезьянка…
– Сам учил!
– Так вот, о деле. Чего нам не хватает…
– Ох! – Многозначительно всплеснул руками сын… – Уж я-то знаю, чего нам не хватает… – Он сделал многозначительную паузу, и, не дав мне ответить, запричитал:
– В дизеле трубки менять надо?
– Надо.
– Сливная пробка воду травит?
– Травит…
– Рубка течёт?
– Течёт…
– Паруса не отлажены?
– Есть такое дело…
– А комфорт?
– Комфорта ноль…
– Продолжать? – Сын опять вошёл в роль начальника.
– Научил я тебя на свою голову… можно повежливее? – Сказал это, а в душе, конечно, радовался, что сын был уже готовый капитан. – Говорю вежливо, любезный… папаня! Работы, там, на пять лет на пять.
Роман «Крылья Киприды» — третья часть знаменитой эпопеи известного писателя Аркадия Крупнякова о легендарных женщинах-воительницах. Безвременная кончина помешала автору завершить произведение, но это удалось сделать его сыну Сергею.Разгорается пламя войны за Таврию. Скифы рвутся к Понту Эвксинскому, сметая один за другим греческие торговые полисы. Им помогают безжалостные всадницы-ойропаты, совершающие неожиданные глубокие рейды до самого Херсонеса. Но не все дочери Ипполиты приняли сторону степняков, нашлись и такие, кто предупредил эллинов о нашествии.
Ботик был маленький. И мачты его, и паруса, хоть и были самые, что ни на есть настоящие, но очень маленькие. И бухта, где он стоял, тоже была маленькая.И это огорчало Ботика. Особенно, когда он видел, как в большую Гавань медленно, как огромные чайки, вплывали паруса и мачты таинственных кораблей. Самих судов Ботик не видел. Их закрывал высокий мол Большого порта.Но это не мешало Ботику мечтать…
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.