По следам Листригонов - [5]

– А теперь трави мне и скифах, и о языческих богах…

Научил на свою голову…

– Научил, так терпи, терпи папаня, – всё так же лукаво, блеснул глазками сын.

– С радостью, – ответил я.

И, правда, сын в работе молоток. В свои восемь лет, он так ловко управлялся с формами, с тестом, и готовыми хлебами, словно опытный пекарь. – «Токарь – пекарь, токарь – пекарь, токарь – пекарь» – запел я не без удовольствия. – А что, сын, пожалуй, и проскочим? А?

– Может и проскочим, пока, но надо что-то думать…

– Да не боись, сын, я уже кое что придумал… Только вот потянем ли мы?

– Опять идея? – Сын сел за стол, опёрся руками о подбородок. Ну и?

– Ладно, об этом потом, надо ещё эту идею выносить.

– Как всегда! – выдал сын любимую фразу.

…Был март, и погода была просто собачья. Ветер, холодный, влажный, завывал между стальными корпусами гаражей. И снежинки, последние, мартовские, кружились в воздухе, и падали нам на плечи, на руки, и на влажный рюкзак. А влажный он был от того, что был полон горячих хлебов. И снежинки, падая на рюкзак, таяли. И он стал совсем мокрый. Битый час мы ходили от гаража к гаражу, и предлагали хлебы голодным мужикам. Но трезвые, равно как т пьяные мужики, глядели на нас, как на привидения. И никто не купил у нас наших замечательных хлебов.

– Да, дела хреновые, сынуля… – промёрзшим, упавшим голосом сказал я, проходя мимо очередного гаража.

– Может, к этому дядьке подойдём? – сказал сын, глядя на очередные открытые ворота…

– А смысл?

– Может, повезёт? – Не успел я завершить фразу, как из ворот вышел высокий, дородный, откормленный мужик, лет сорока. И приветливо улыбнувшись, сказал:

– Что вы тут делаете, любезнейший Сергей Аркадьевич, уж не гараж ли вы вздумали покупать?

Боже! Это был Урбанский! Тот самый Аркаша Урбанский, который звал меня редактором в во вновь испечённый журнал.

Отступать мне уже было некуда. Хорошо хоть, не крикнул с порога: «…а вот хлебы, с пылу с жару…»

– Аркаша! – Я цыркнул глазами на сына. «Мол, тихо…» Но сын сам всё понял. – А ты что тут делаешь?

– Как что? – Удивился Аркаша, – у меня тут новый «Мерс» стоит. Вот только купил…

– Откуда такие деньги?

Мы увидели в гараже новенький, сверкающий хромом и никелем, лаком и золотом «Мерседес».

– Так я же, в отличие от тебя, быстро ориентируюсь. А ты, наверное, всё ещё о стиле страдаешь? И сколько страдать будешь? А?

Слова были обидные. Сын плотно сжал губы, и уставился себе под ноги.

– Есть вещи поважнее стиля, – ответил я тихо. И начал, было, разворачиваться, чтобы поскорее уйти. – Ну, ладно, ладно, не обижайся. Ну, прости. Я ведь читал твой «Кораблик». Правда, не каждому дано дойти до гавани. И у каждого она своя, эта гавань Так?

Он был прав. У каждого своя гавань.

– А «Облако» закончил?

– Не уж-то не забыл?

– Да всё я помню. Жизнь эта, идиотская… Всё я твоё, помню. Уж сколько? Лет двадцать прошло. Неужели никто так и не ухватился?

– Да, так, по мелочам всё…

– А ведь можно было целое поколение вырастить на этих сказках… Не уж то никто ничего так и не понял?

– Ты, вот, понял, И то хлеб.

– А что я? Я чинуша… Новый Латунский.

– А чем твой журнал пробавляется?

– Журнал? Поднимай выше. У меня теперь частное издательство. «Народ» называется.

– «Народ»? Это твоё издательство – народ?

– Ну да, а что?

– Да так, пустячок. Видел я на днях детскую книжечку про мальчика каннибала, и девочку путану. И про Ивана Царевича, как он там, что-то змею Горынычу, под хвостом, отрезал…

– Ну и что?

Да ничего. Просто книжечка издательства «Народ».

– А… вот ты о чём. Понятно. Да тут дело то не во мне. Тут другие правила игры. Народу такое нравится. Да и, кроме того, если прознают, что ты не крадёшь… что людям помогаешь, высвиснут мгновенно. А ты это так и не понял?

– Ах, как это сложно понять, Аркаша! – Я развернулся, но Аркаша успел ухватить меня за рукав.

– Ну, ладно, ладно, что это у тебя в рюкзаке?

– Да, вот, хлебы несу…

– Те самые, знаменитые, хлебы твоей красавицы жены?

– Те самые…

– И куда же ты их несёшь так много?

Мы уставились друг на друга и довольно долго молчали. И по ходу этого молчания лицо Аркаши менялось. Из дружески улыбчивого, оно медленно, но верно превращалось сначала в тихо испуганное. А затем ужас удивления буквально выплеснулся наружу.

– Ты, что же, хлебы тут продаёшь?

– Да, продаю, – даже злобно ответил я. – И ты знаешь, мне не стыдно. Гораздо стыднее мне было, когда я был редактором, а ты у меня был юным репортёром.

– Ну, так это было тогда, а сейчас свобода слова, нет цензуры.

Я, ни слова не говоря, долго и пристально посмотрел ему прямо в глаза. Он попытался выдержать этот взгляд, но хватило его не надолго.

– То-то же…, я в твои правила с мальчиками – каннибалами не игрун…

– Ну, давай, давай, – вдруг обозлился Аркаша, – а я значит игрун… Просто я умный, а ты…

– Ладно, бывай, – я резко обернулся и тут увидел сына. Глаза его были полны слёз. Он мельком взглянул на меня, быстро повернулся, и мы пошли к выходу.

– Стой, Серёга, стой! – В голосе Аркаши не было ни злости, ни обиды. А только та, ещё студенческая, дружеская интонация. Ещё того, далёкого братства.

Я остановился.

– Ну что ещё?

Аркаша подошёл, молча, снял с плеча рюкзак, отнёс в гараж. Вскоре он вернулся, неся в руках уже пустой.