По следам героев - [32]

В поисках ночлега пошли пешком в деревню, огня которой светились в ночной дали. Пройдя немного вдоль главной улицы, постучали в ворота большой пятистенной избы.

Хозяева оказались открытыми, приветливыми людьми. Накормив и напоив всем, чем были богаты, постелили нам постели. Но спать не хотелось. Глава семьи Пётр Николаевич Агапов — дядька лет пятидесяти пяти — шестидесяти, потерявший на войне ногу, — оказался очень словоохотливым человеком. Он с видимым удовольствием рассказывал о себе, пережитом.

Когда он кончил, я по своей журналистской привычке спросил, нет ли у них в деревне чем-нибудь выделяющихся людей.

— Народ у нас хороший, — сказал Пётр Николаевич. — Как говорится, одного похвалив, другого не похаешь. Но об одном человеке — разговор особый… Мишка это Гарнизов. Шёл слух, будто ему дали Героя. Однако точно не знаем. Никто не справлялся, да и справляться негде.

Я, что называется, навострил уши. Вот так новость! Разумеется, засыпал хозяина дома вопросами. Он обстоятельно, как мог, отвечал, под конец заметил:

— Почему-то не всегда мы воздаём должное своим героям. — В голосе его звучала грусть. — Взять, к примеру, того же Михаила. Он родился тут, на наших глазах рос. Стало быть, должен гордостью нашей являться, А мы ничего, почитай, о нём не знаем. Найти бы его бумаги, рассказать о нём людям…

В тот вечер, когда слепой случай привёл меня в деревню Шегалеево, я немного узнал о нашем отважном земляке Михаиле Тихоновиче Гарнизове. Его семья в 1930 году переехала в город Куйбышев. И всё. Дальше след потерялся.

Ничего вразумительного не смогли мне сказать о Гарнизове и в районном центре. Однако я не прекратил поисков: ведь кто-то всё равно должен знать о нём, в конце концов остаются материалы. Я стал писать в военные комиссариаты, в областные архивы, делал всевозможные запросы в другие соответствующие организации. А когда удалось выяснить, в какой части служил М. Т. Гарнизов в сорок третьем году, поехал в Подольск — в архив Министерства обороны СССР.

Среди великого множества документов, до сих пор хранящих в себе горькие запахи войны и рассказывающих о тех далёких, но незабываемых днях, ищу сведения о Михаиле Тихоновиче Гарнизове. Наконец натыкаюсь на политдонесения, датированные 28 августа 1943 года. Читаю их, и перед глазами явственно предстают события того времени. Особенно люди, о стойкости и мужестве которых, наверное, когда-нибудь будут ходить легенды.

….200-й полк 68-й гвардейской дивизии находился в наступлении. Второму батальону, в котором служил Михаил Гарнизов, было приказано овладеть высотой 180,6 возле хутора Михайловки. Эта высота играла важную роль в оперативных планах командования. Об этом перед строем батальона говорил сам командир полка подполковник Буштрук.

— Высота должна стать нашей! — сказал он под конец. — Дать вам подкрепление я не могу, нет у меня резервов. Но высоту всё равно надо взять… Обязательно надо!

В голосе командира полка звучал не только сухой приказ, в нём слышалась и чисто человеческая просьба. Такой уж он, их командир: когда надо, он так говорит, что слова его в самую душу солдатскую западают.

Днём в одном из боёв Михаила ранило в плечо. Ему надо было идти в санбат, но, послушав командира полка, он решил остаться в своём взводе. Завтра у него день рождения — 28 августа. Ему стукнет девятнадцать. В санбате, наверное, можно было бы как-то отметить этот день, конечно, сообразно с фронтовыми условиями, но разве дело — праздновать отдельно от боевых друзей, с которыми делишь и хлеб и воду? К тому же воюет он тут всего каких-то несколько дней. Неловко уходить в тыл, не отправив на тот свет хотя бы с десяток фрицев.

Едва настало утро следующего дня, Михаила поздравили друзья-пулемётчики, которые в минуты затишья успели вызнать у него обо всём: кто он, откуда, когда родился… Они подходили один за другим, жали руку, полушутя, полувсерьёз желали жизни до самой смерти, чтобы фашистов бил без устали. Как на настоящих именинах были и подарки. Кто принёс папиросы, кто бумагу для писем, а конопатый и рыжий, невероятно длинный казанец Габитов, называвший Михаила не иначе как земляком, с торжественным видом поставил на бруствер окопа две бутылки с запечатанным варом горлышками.

— Это для незваных гостей. Кидай точно, чтобы огненная жидкость эта пробирала фашистов до печёнок.

— Похоже, скоро сбудется пожелание! — рассмеялись бойцы. — Как только двинемся, фриц, как пить дать, сунет свои танки. Придётся угощать!

— Конечно, придётся, нельзя же жадничать.

— Миша угостит, он у нас щедрый.

Тишина. Августовское солнце поднялось ещё только над деревьями, но уже заметно припекает. По лицу струится пот, губы пересохли. Бойцы то и дело прикладываются к котелку с водой, стоящему в выемке в стенке траншеи. Шуток больше не слышно. Сейчас каждый солдат мысленно на высоте, которую предстоит брать, каждый живёт боем. Все понимают: эта насторожённая тишина ненадолго.

Бойцы не ошиблись. Вот заговорила тяжёлая артиллерия. Наши снаряды рвали, терзали, казалось, хотели расколоть высоту на мелкие куски.

«Во даёт бог войны! — думал Михаил, наблюдая за артналётом. Он положил автомат на бруствер и, не отрывая глаз от высоты, про себя решил — Пускай поработают артиллеристы, помнут бока фрицам. Потом пойдём мы. Впереди — Харьков, впереди — победа!».