По следам Добрыни - [38]

Правило, между прочим, действует и сегодня. Династия – своеобразный Протей, она может менять национальность (и даже иметь по нескольку национальностей сразу). Например, в Испании сейчас царствует Хуан Карлос из династии Бурбонов. Его далекие предки – французы, но сам он испанец. В Швеции второй век правит династия Бернадоттов, приглашенная из Франции. Но с момента, когда наполеоновский маршал Бернадотт произвел определенные формальности и церемонии, означавшие принятие шведского гражданства, он из французского маршала стал шведом и принцем Шведского королевского дома. Екатерина II родилась немкой, Зофи Ангальт-Цербстской, но браком с наследником русского трона (и сменой веры) она из немки превратилась в русскую.

Династическое право отнюдь не было вздорной выдумкой и игрушкой монархов, оно принималось всерьез целыми народами. И это помогает, кстати, понять, какое огромное значение для всей Руси имело получение в 970 году Добрыней и Владимиром первой коронной земли Варяжской династии, Новгородской земли. Мы в этом уже имели случай убедиться – и убедимся в дальнейшем еще более.

Династическое право действует даже сейчас. С какой же силой оно действовало в X веке! Я привожу столь подробно примеры из сферы династического права, абсолютно чуждого широким кругам советских читателей, затем, что я в поездке как раз по X веку. Затем, что читателям необходимо вжиться в понятия далекой языческой (но нимало не отсталой, а, напротив, передовой) Руси. Иначе понять эпоху и страну 945 года будет невозможно. И в династическое право вжиться так же необходимо, как в систему территориальных богов или в психологию многоженства знати.

Каково же в свете династического права было положение Рюриковичей? Оно было двойственно по той же причине, что у Уильяма I: в теории первые Рюриковичи были славяне, ибо правили в славянской стране, на деле же все они до Ольги были варягами и вели себя как варяжские узурпаторы. Но в отличие от Нормандской или Анжуйской династии в Англии Рюриковичи никогда не могли похвастать заморским титулом, ибо не имели его. Дом Рюрика, как это ни странно, в теории вообще не был варяжским – за отсутствием первой коронной земли династии в Скандинавии. Это обстоятельство облегчило Ольге возможность спасти династию – в качестве славянской.

Для этого Ольга задалась целью, так сказать, вывернуть наизнанку железную рукавицу, которой правил до того дом Рюрика, – и династическое право давало ей возможность такого толкования. Ольга была, как мы видим, великолепным знатоком и толкователем династического права.

Но и Добрыня, как мы увидим позже, также великолепно усвоил династическое право. Он усвоил его еще в отцовской школе, но приумножил это знание в школе Ольги.

И Ольга действительно сумела вывернуть железную рукавицу так основательно, что в конце концов фантастический варяжский брак не явился для Древлянского дома предательством славянского дела, а стал вполне приемлем. А Мал и Добрыня отличались не меньшей принципиальностью, чем Ольга, слово чести всех их было равно нерушимо.

Две березы. Каков же был конец князя-волка, Игоря Рюриковича? Ответ дает мне Игоревка – и притом с такими подробностями, которых невозможно вычитать ни в одной книге.

– Так вон оно, место, – говорит мне хуторянин Игоревки, – где его древляне в болото загнали. А вон там, неподалеку, росли те две березы. Разговор был короткий, тут же князя, что вздумал наш Коростень осаждать, и казнили. Пригнули березы к земле, привязали его к ним, а потом березы отпустили… Вот так-то. А лежит он вон где, – хуторянин машет рукой в другую сторону, – тоже далеко ходить не стали, тут же и похоронили. И телохранителей-варягов – вокруг него.

Две березы… Позорная казнь князя-волка… Весть о судьбе, постигшей Игоря, дошла до далекой Византии, с которой он не раз воевал и которой незадолго до похода на Коростень пришлось откупаться от него данью. Казнь его известна как раз из книги византийского придворного историка X века Льва Диакона. Оттуда известен и характер казни.

Но в русской летописи берез этих нет. И ни казни, ни даже плена сына Рюрика тоже нет. Только глухо сказано, что древляне убили его во время вылазки из Коростеня. Случайно погиб старчески безрассудный государь в стычке, в бою… В глазах кого-то из более поздних князей-самовластцев такая версия была, конечно, куда благовидней. Справедливая казнь преступного государя восставшим народом по приговору земельной думы?.. О нет, такой опаснейший прецедент лучше из летописи выкинуть… Случайности боя, всего лишь случайности боя, а в бою ведь всякое приключиться может.

В летописи двух берез нет. Но здесь, в Игоревке, место их знает каждый. И вряд ли потому, что здешние крестьяне в прежние времена читали изданные в Петербурге ученые переводы византийских хроник. (Кстати говоря, точное место, где росли знаменитые березы, в византийских хрониках все равно не обозначено; нет там и названий ни Игоревки, ни Шатрища.) Просто потому, что здесь память об этих событиях и точном месте их передавалась с тех самых пор из уст в уста.

Две березы… Летописное умолчание о казни Игоря, естественно, не обманывало историков, ее-то они знали из Льва Диакона. Но они не знали истинного размаха и характера восстания Мала и потому, если и обращали на эту казнь внимание, считали ее просто проявлением варварских нравов эпохи. На самом деле две березы – крупное историческое событие.