По следам дикого зубра - [19]
Светло-желтая на брюхе и по горлу шерсть его, мягкая даже на вид, коричневела по бокам, на спине, на длинном и сильном хвосте, который резко ходил из стороны в сторону. И всюду по телу — где рядками, где безо всякого порядка — чернели кружочки, напоминая две толстенькие, сведенные вместе запятые. Мелкие и крупные пятна эти на коричневом фоне так удачно сливались с землей, покрытой листом, хвоей, мелкозёмом, что, лежи барс тихо, упрячь глаза, — и можно было пройти мимо, даже переступить.
Мускулистое, крепкое тело ощущалось под пятнистой шкурой. Короткие ноги казались толстыми и щетинились отполированными вершковыми когтями. Круглая, сверху приплюснутая голова с ощеренной пастью, в которой скалились два ряда разновеликих клыков, олицетворяла собой ярость, зло, готовность к бою, беспощадность. Звериное выражали и глаза и прижатые уши. Барс тяжело дышал, тело его напряженно подрагивало. Не дешево отдаст свою жизнь!
— Значит, так, — сказал Телеусов, передавая мне длинную сосновую жердь. — Заходи отселева, становись за кустом. Видишь ту железяку? Там сбоку в ней замок, во-он планочка долгонькая. Я буду отвлекать его, чтоб тебе не помешал, а ты упрись шестом в эту планочку и со всей силы нажми. Зубья разойдутся на момент, и зверь вытащит ногу.
— На тебя бросится…
— Ну и ладно. У меня тоже дрын. Закроюсь, не достанет. Ежели что, ты на подмогу ко мне с шестом. А там видно будет. Он все-таки ослабел, нога-то занемела, не больно прыток.
Телеусов крепче запахнул на себе кафтан, поплевал на ладошки, как перед работой, и далеко обошел зверя с другой стороны. Барс косил глазом на меня, полускрытого кустом, и в то же время пристально наблюдал за Телеусовым, щерил усатый рот и шипел по-змеиному.
Алексей Власович подошел ближе, протянул шест прямо к пасти. Барс цапнул по дереву свободной лапой и, вцепившись зубами, с остервенением начал грызть, брызгая слюной и давясь.
Я нащупывал планку замка. Шест скользил по ней. Пришлось подвинуться ближе. Барс вскинулся, ударил лапой по шесту, и я едва удержался.
— Спокойно, Андрей. — Телеусов опять отвлек барса, ширнув его по шее.
Острые зубы впились в дерево, полетели щепки.
Изо всей силы я нажал наконец на шест; почувствовал, как планка подалась, затем палка опять скользнула. Но в это мгновение зубья капкана все-таки ослабли, лапа барса выскочила. Зверь, привыкший тянуть ее, от неожиданности упал на спину, перевернулся и, ловко оттолкнувшись от земли, подскочил к Телеусову. Тот успел выставить палку перед лицом. Правая лапа зверя лишь слегка коснулась уха и щеки егеря. В следующую секунду барс и сам повалился на землю — больная лапа подвела его. И снова, уже лежа, он обратился к нам оскаленной пастью. Добивайте…
Прошло несколько безмолвных секунд. Мы не спускали взгляда с готового к броску зверя. Желтыми глазами он гипнотизировал нас.
— Царапнул все же, глупый, — тихонько сказал Телеусов и ладонью вытер кровь, закапавшую из разодранного уха. — Ну, беги, ловкач, никто тебя не держит. Беги куда хошь и помолись своему богу, что первыми сюда пришли не хозяева капкана.
Барс не трогался с места. И шипеть перестал. Телеусов сел на камень, достал из кармана платок и приложил к уху. Барс сообразил, что эта поза менее угрожающая, и лег поудобнее, скосив глаза на левую лапу, все еще чужую, непослушную.
— Ты глянь, уже догадался, что мы плохого ему не сделаем, — зашептал Телеусов. — Не торопится, бродяга.
Освобожденный зверь вдруг закрыл глаза. Морда его упала на лапы. Мгновение темноты, слабость. Он сейчас же очнулся, лизнул больную лапу, глянул на нас другими, не бешеными, а просто настороженными глазами и стал пятиться.
— Иди, гуляй шибче, милок. Не тронем, — спокойно промолвил Алексей Власович и засмеялся. — Вставай на лапы, не страшись. Чего брюхом землю скоблишь? Топай смелей!
Барс словно понял эти слова, осторожно встал, но левую переднюю тут же поджал. Болит. Или вывихнута. Посмотрел на нас выжидательно. Еще попятился, теперь только на трех ногах, ушел сажени на четыре, постоял, оценивая обстановку, и пошел на гору так, чтобы все время держать нас в поле зрения.
Мы смотрели на него и — ей-богу! — нам обоим показалось, что барс все понимает. Он несколько раз останавливался, как-то раздумчиво глядел в нашу сторону. Уж не собирался ли вернуться и лизнуть руку Алексея Власовича, поблагодарив за освобождение, а заодно и выразив сочувствие по поводу оцарапанных щеки и уха?.. Нет, не вернулся. Но ушел без боязни.
Телеусов хмыкнул:
— Теперь ляжет недалече зализывать рану. А заодно и нас высматривать, пока не уйдем за реку да с глаз долой. Но и тогда не перестанет следить.
— А как он смотрел, Алексей Власович!
— Понятие у зверя есть. Сперва решил, что убивать пришли, а оно вишь как обернулось.
— Только вот лапа у него…
— Да-а… Так и на трех могёт остаться. Ну, я думаю, и на трех не пропадет. Ловок в охоте. Он ведь не очень бегает за другим зверем. Все больше скрадывает, подкарауливает, чтоб наверняка. Заберется на дерево, вытянется над тропочкой, где косули ходят или волки бегают, и будет ждать хоть бы всю ночь. Молнией упадет сверху — и все. Конечно же, на трех-то хужее, но прожить проживет. Семью он не признает, сам себя кормит. Проще ему жить.
