По пути Синдбада - [23]

Уехав по делам в Лондон, я оставил Трондура за себя. Он был мягким, покладистым человеком, не способным кого-нибудь приструнить, и «зеленые рубашки» этим тотчас воспользовались. Они стали трудиться с ленцой, уходить раньше с работы, жалуясь на отсутствие нужного материала. Чем дальше, тем хуже. «Зеленые рубашки» уверили Трондура, что в национальные индийские праздники не работают, а праздников этих оказалось великое множество. Строительство корабля резко замедлилось, график не выполнялся. Положение спасла Боргне, которую рабочие понапрасну не принимали в расчет. Увидев, что ситуация вышла из-под контроля, она взяла бразды правления в свои руки. Словно разгневанная мегера, она отчитала за леность рабочих, поставила на место зарвавшихся поваров, клянчивших лишние деньги на закупку провизии, и жестко поговорила с Мухаммедом, обязав бригадира наладить работу и наверстать упущенное время. Обо всем этом мне рассказал Трондур, когда я возвратился из Лондона. Заканчивая рассказ, он смущенно улыбнулся и произнес:

— Боргне не на шутку разгневалась. Теперь люди работают лучше.

Работа и в самом деле наладилась, корпус судна рос в высоту, и к нам стали приезжать визитеры, чтобы взглянуть на строившийся корабль. Одним из первых приехал Сайид Файсал. Его министерство было редким спонсором: нам выделяли деньги, удовлетворяли наши запросы, обходясь при этом без начальственных указаний. Представителем министерства на стройке был Дарамси Ненси. Раз в месяц он присылал нам грузовик с продовольствием: мешки риса и чечевицы, упаковки с кардамоном и кориандром и жестянки с кокосовым маслом. В определенные дни у нас появлялся клерк, выдававший рабочим деньги. Он садился, скрестив ноги, посреди двора на циновку и с важным видом раскрывал свой гроссбух, в котором рабочие, быстро собравшись в очередь, расписывались красными чернилами в получении денег.

Слух о том, что мы строим сшивной корабль, распространился по побережью, и к нам стали наведываться высокопоставленные особы из других городов. Это были представительные мужчины с неизменным кинжалом за поясом, которых сопровождал вооруженный эскорт — люди с ружьями и скрещенным на груди патронташем. Важные посетители взбирались на строительные леса, осматривали растущий корабль и благосклонно кивали.

— Прекрасная работа, — говорили они, похлопывая рукой по сшитым доскам. — Стежки превосходны, не разойдутся.

Однажды на нашу строительную площадку пришел высокий морщинистый человек, опиравшийся на трость с серебряным набалдашником и чем-то похожий на колдуна. Ему было за семьдесят, и он сильно прихрамывал, но это не помешало ему взобраться на строительные леса, высота которых к тому времени возросла до двенадцати футов. Поднявшись на самый верх, он тщательно осмотрел построенную нами часть корпуса корабля, деловито стуча тростью по сшитым доскам. Его звали Салех Камис. По словам Худайда, Салех в прошлом был капитаном большого судна, вероятно, лучшего в Суре. Он много повидал на своем веку и был хорошо знаком с историей арабского торгового мореплавания.

Сведя знакомство с Салехом, я однажды пришел к нему в гости и провел с ним весь вечер. Салех мне рассказал, что впервые ему довелось командовать кораблем в мальчишеском возрасте, всего в двенадцать лет. В море, на пути из Индии в Сур, умер его отец, и мальчик оказался на судне единственным человеком, знающим навигацию. Он благополучно привел судно в Оман, а затем в течение сорока с лишним лет по два, а то и по три раза в году ходил на корабле в Индию. Затем пошли рассказы о штормах на море, о кораблекрушениях, о чудом спасшихся моряках — были, а возможно, и небылицы, рассказанные с большим чувством и сопровождавшиеся порой бурной жестикуляцией. Эта живость исчезла, когда Салех начал рассказывать мне о том, как годы взяли свое и он уступил место на капитанском мостике сыну, который посадил судно на камни, и оно раскололось. К тому времени торговля с Индией захирела, и новый корабль строить не стали. От былых времен у Салеха остались секстант и морские карты, которые он мне с гордостью показал.

Из историй, рассказанных мне Салехом, запомнились две. Однажды у мыса Эль-Хадд его корабль попал в жесточайший шторм.

Высокие волны грозили пустить судно ко дну, и тогда Салех приказал выбросить за борт палубный груз. Я спросил у Салеха, а не мог ли корабль после этого опрокинуться. Он ответил, что нет, ибо в трюме находилось шесть тонн какао, и этот груз придавал кораблю остойчивость. Путем несложного арифметического расчета я позже определил, какой мне надо принять балласт на борт моего корабля.

Другая история объяснила, почему в городе немало домов, в которых никто не живет (напомню, что и нам достался пустующий дом). Оказалось, что несколько десятилетий назад сурские корабли, ходившие в Африку, возвращаясь из Занзибара, попали в ужасный шторм невдалеке от побережья Омана. Капитаны судов решили искать спасение у островов Куриа-Муриа, где и встали на якорь. Но шторм сорвал якорные канаты, и корабли выбросило на берег. Кораблекрушение сопровождалось многочисленными жертвами. Только на ганье, самом большом корабле, гордости Сура, погибло более двухсот человек. Среди погибших были целые семьи, и род их прервался. Заглохло в Суре и строительство кораблей.