По прихоти судьбы - [5]

Пытливо всматриваюсь в его лицо, желая определить, не кривит ли он душой.

— Правда?

Дэниел улыбается так, будто перед ним умилительно забавный ребенок, но при этом я почему-то не чувствую себя ущербной, даже вздыхаю с облегчением.

— Разумеется, правда, — бормочет он.

— Тогда… — Я повожу плечом. В самом деле, неужели человек не может просто так взять и помочь кому-то, не подразумевая ничего плохого? — Тогда… ладно.

Лицо Дэниела озаряет улыбка.

— Вот и хорошо, — Он оживляется. — Так как насчет сборки? Доверишь это дело мне?

— Тебе что, больше нечем заняться? — улыбаясь спрашиваю я.

Дэниел быстро качает головой.

— Совершенно нечем. А мне без работы никак нельзя — руки начинают страшно зудеть, — говорит он с потешной серьезностью.

Смеюсь.

— Может, тебе просто стоит обратиться к дерматологу? Пройдешь курс лечения — и не будет мучить зуд.

— Еще скажи: надо хоть раз в неделю мыть руки с мылом. — Дэниел криво улыбается и вновь становится самой серьезностью. — Я обращался, и не только к дерматологу, но и к психиатру. Совет дают один: жаждешь поработать — работай! Сегодня мне необходимо собрать детский гарнитур. Или пропаду.

— Хорошо, уговорил! — хохоча, соглашаюсь я. Этот парень большой оригинал. К тому же не лишен чувства юмора, обаяния и подкупающего артистизма.

Он глубоко вздыхает и складывает руки перед грудью.

— Спасибо. Ты моя спасительница. — Деловито выглядывает в прихожую и осматривается по сторонам. — Где у вас детская? Наверху? Хотелось бы знать, как выглядит мое рабочее место.

— А как же чай? — спрашиваю я. — Ты промок, сейчас в самый раз выпить горяченького. А то, не дай бог, подскочит температура.

— Чай подождет, — уверенно отвечает Дэниел, уже делая шаг в сторону лестницы. Следую за ним. — А за мое здоровье не беспокойся, — говорит он, похлопывая себя ладонью по крепкой груди. — Я закаленный.

Мне снова кажется, что в его дурашливом тоне слышатся нотки грусти. Ерунда, говорю я себе. Таким, как он, тосковать обычно не о чем.

2

Входим в комнату Лауры и останавливаемся посередине. Дэниел обводит медленным взглядом розово-кремовые стены, изображения сказочных медвежат в рамках, нежно-салатовые шторы на окнах и этажерку с книгами и игрушками.

— Отлично. — Он одобрительно кивает и потирает руки. — Светло, чисто. Просторно.

— Старую мебель мы заранее перенесли в сарай Брэда, — объясняю я. — Чтобы не мешала.

Дэниел кивает.

— А хозяйка где?

— Лаура? Ее забрали… гм… бабушка с дедом. — Я хотела сказать: родители моего мужа, но снова почувствовала некий внутренний протест и нашла другие слова. — Их хлебом не корми, дай побаловать внучку. Я не возражаю: это очень хорошо, когда ребенка так любят.

Ричард был единственным сыном у своих родителей. Лаура — его частичка, и у нее такие же, как у отца, синие глаза и черные густые ресницы. Отворачиваюсь к окну и как можно незаметнее вздыхаю.

— Это она? — до странного тихо, будто угадав, о чем мои мысли, спрашивает Дэниел. — На фотографии? — Он приближается к этажерке, глядя на снимок в рамке, украшенной разноцветными сердечками.

— Да, это моя Лаура, — говорю я, чувствуя, что уже скучаю по своей неугомонной выдумщице и шалунье дочери. — Осенью пойдет в школу. Спит и видит себя первоклассницей.

Дэниел берет рамку и всматривается в изображение с неподдельным интересом. Меня переполняет материнская гордость.

— Красавица, — бормочет он.

Счастливо улыбаюсь.

— По мнению ее детсадовского жениха, она «красивее всех на целой земле».

Дэниел смеется.

— Должно быть, женихов у нее хоть отбавляй.

— Любимый — один. Остальные «не в ее вкусе».

— Это она так говорит?

— Ага.

Глаза Дэниела светятся теплом.

— Ишь ты! По-видимому, дамочка основательная и серьезная.

— Серьезнее некуда.

Он ставит рамку на место и нечаянно задевает пластмассовый кукольный кофейник. Тот падает, и прямо на бежевый джемпер Дэниела выплескивается почти черная жидкость.

Ахаю и прижимаю руку к губам. Дэниел смотрит на уродливое пятно в полной растерянности.

— Что это?

— Не знаю, — лепечу я. — Может, настоящий кофе или разведенная в воде краска для рисования. В любом случае надо будет застирать. — Подхожу к нему ближе, немного наклоняюсь, поджимаю губы. — И на джинсы немного попало… Снимай-ка ты все.

Дэниел медленно качает головой и прижимает руки к груди, будто боится, что я сейчас сама брошусь его раздевать.

— Н-нет… Я, хоть и не страдаю особенной стеснительностью, не могу так сразу…

Меня разбирает смех.

— Думаешь, я тут же стану к тебе приставать?

— Мм… Не думаю, но мне как-то неловко.

Отмечаю, что, когда Дэниел растерян, он еще более мил. Что это со мной? Неужели настала пора задуматься, что, хоть Ричарда больше нет, на свете есть много других, живых мужчин и не грех с одним из них сблизиться и вновь зажить полноценной жизнью? Внутренне содрогаюсь и, придавая своему лицу почти беспечное выражение, спешу прочь из комнаты.

— Раздевайся! — кричу, уже направляясь к своей спальне. — Я принесу тебе какую-нибудь одежду, походишь пока в ней, чтобы не умереть от неловкости!

— Свой пеньюар? Или ночнушку? — громко спрашивает Дэниел.

Смеясь, вхожу в спальню и правда подумываю, не предложить ли ему шутки ради свою шелковую розовую пижаму в белый цветочек. Рассеянным жестом берусь за ручки нижнего комодного ящика и, лишь наполовину его выдвигая, сознаю, что я делаю. Пальцы холодеют, будто в них закачали ледяной воды, сердце замирает.