По поводу «единой» географии - [4]

Что же касается северной половины Франции, ее сердца, то здесь ландшафт, путем конвергентного развития, переработал огромное количество народов, приходивших с востока и с юго-запада. Бельги, аквитаны и кельты – в древности, латиняне и германцы – в начале н. э., франки, бургунды, аланы, бритты – в начале средневековья, английские, итальянские, испанские и голландские иммигранты эпохи Реформации и т. д. – все они слились в однородную массу французских крестьян, блестяще описанных не столько этнографами, сколько Бальзаком, Золя и другими писателями-реалистами. И. Г. Эренбург, устами своего героя – французского школьного учителя, определяет их так: «Это не люди, это злаки», чем, незаметно для себя, формулирует влияние ландшафта на этнос, в аспекте физической географии.

С этой точки зрения Париж должен рассматриваться как антропогенное урочище в лесной ландшафтной зоне с ускоренным ритмом развития, ибо современный облик этого микрорайона отличается и от средневекового домена Капетингов, и от римской Лютеции. Но ведь и непроточное озеро, мелея, быстро превращается в болото, тогда как окружающий его лес за это же время не меняется. Разница между антропогенными и гидрогенными элементами ландшафта, в аспекте естествознания, не принципиальна.

Сложнее проблема этногенеза. Племена, заселившие Францию, в моменты своего появления на территории между Рейном и Бискайским заливом были столь различны по языку, нравам, традициям, что Огюстен Тьерри предложил племенную концепцию сложения современной Франции и был прав. Но также прав был Фюстель де Куланж, усматривавший в быте французских крестьян черты институтов римской эпохи. Первый отметил характер миграций, второй – влияние ландшафта. Но как характер миграций в целом, так и степень адаптации могут и должны рассматриваться как явления, относящиеся к географической науке, тому ее разделу, который именуется этнология, ибо именно здесь смыкаются человечество с географической средой и влияют друг на друга. Итак, этническая среда является индикатором изменений природных условий, причем настолько чутким, что, при надлежащем подходе, делать на этом материале палеогеографические выводы закономерно и целесообразно.

Приспособившись к условиям определенного ландшафта, народ при переселении или расселении ищет себе область, соответствующую его хозяйственным навыкам и привычкам. Так, угры рассеялись по лесам, тюрки и монголы – по степям, русские, осваивая Сибирь, заселяли лесостепную полосу и берега рек; англичане колонизовали земли с умеренным климатом, а арабы и испанцы – с жарким. Исключения из правила встречаются, но только в пределах законного допуска. Характер культуры складывающейся народности определяется вмещающим ландшафтом, через его экономические возможности.

Что же касается этногенеза, то здесь обязательным условием является сочетание двух и более ландшафтов. Упомянутые нами страны Западной Европы представляют редкое сочетание микроландшафтных областей. Благодаря этому, этногенез в Европе проходил часто, и поэтому создалась абберация, что происхождение новых народов – явление обычное. На самом же деле, столь благоприятные географические условия являются скорее исключением, хотя встречаются и в других частях света[прим. 2]. Проверим наш тезис на конкретном материале.

В Средней Азии этногенез шел столь медленно, что почти неуловим (за пределами допуска). Это объясняется тем, что резкой границы степи и оазисов не было; их разделяла полоса пустынь, легко проходимая вооруженными грабителями с обеих сторон, но малопригодная для жизни. Уже отмечено, что народы, населяющие сплошные степи, пусть даже очень богатые, обнаруживают чрезвычайно малые возможности развития. Например, саки, печенеги, кипчаки, туркмены, за исключением той их части, которая под названием сельджуков ушла в Малую Азию и Азербайджан в XI в., и в этническом и в социальном плане стабильны.

Левант, или Ближний Восток, – сочетание моря, гор, пустынь и речных долин. Там новые этнические комбинации возникали часто, за исключением нагорий Закавказья, где имеются природные условия, подходящие для изолятов. Таковы, например, курды, отстоявшие свою этническую самобытность и от персов, и от греков, и от римлян, и от арабов, и даже от турок-османов. Исключение, которое подтверждает правило.

Индия, окруженная морем и горами, может рассматриваться как полуконтинент, но, в отличие от Европы, она в ландшафтном отношении беднее. Ландшафты Деккана типологически близки между собою, и процессы этногенеза, т. е. появления новых этносов, за историческое время там выражены слабо. Зато в северо-западной Индии сформировались два крупных народа: раджпуты[12, стр. 113 – 114], около VIII в., и сикхи в XVI – XVII вв. Казалось бы, что пустыни Раджастана и Синда гораздо менее благоприятны для человека, чем богатая, покрытая лесами, долина Ганга. Однако здесь отчетливо выражено сочетание пустынь и тропической растительности в долине Инда и, хотя культура расцвела во внутренней Индии, образование новых народов связано с пограничными областями.

Равным образом довольно интенсивно шли процессы народообразования в бассейне нижней Нарбады, где джунгли северной Индии смыкаются с травянистыми равнинами Декана – Махараштра. В VI в. здесь активизировалось Чалукья, племя кшатриев, может быть переселившихся из Раджпутаны