По образу дракона - [13]

— Дурочка! — зашипела она Боа в ухо. — Здесь не место для радости! Тебе что, ничего не сказали? Нас привели сюда на смерть! Они отрежут нам языки… А потом будут пользоваться нами как шлюхами. Правда! Это лето ты проведешь, лежа на спине под кем-нибудь. А после придет сезон дождей, и для них ты станешь всего лишь губкой!

— Губкой?

На лице собеседницы Боа отразилось недоверие.

— Ты совсем глупая? Разве ты никогда не слышала шорохи в твоей груди? Это и есть то, что им нужно!

Безотчетно Боа приложила руку к груди, и от этого кристаллы, наполнявшие ее молочные железы, скрипнули. Так могли бы шелестеть мешки, наполненные металлическими пластинками, если их неосторожно задеть.

— Это?

— Ну да, это: впитывающие кристаллы! Кристаллы-поглотители жидкости! В плохой сезон стены пещер покрываются каплями росы, воздух пропитывается водными парами. Влага просачивается и стекает ручьями. А твои свеженькие груди будут все это поглощать, сохраняя их жилища в сухости. И тогда люди смогут избежать болезней, порождаемых периодом дождей: ревматизмов, туберкулеза. С тобой им обеспечено сухое одеяло! Теперь не упадут на них во время сна со сводов пещер едкие слезинки. Теперь это достанется тебе, и только тебе. Ты станешь «пожирать» влагу день за днем, и твои груди будут раздуваться по мере поглощения. Хранилища для воды! Вот что ты вырастила на своем теле. И они об этом знают, уж будь уверена! Тебя станут называть «губкой». Мы ведь устроены не так, как они, и в этом наше несчастье. Если они соприкоснутся с водой, они распухают! Их клетки взрываются, и они превращаются в медуз. Мы же лучше переносим дождь, по крайней мере, внешне. Наш подкожный слой переправляет избыток жидкости в наши груди, где она впитывается кристаллами.

— И что потом?

— Потом? С каждой подпиткой кристаллы немного увеличиваются. Сначала они размером с песчинку, затем становятся как бусины, затем — как шары, и наконец — как булыжники. Когда же они разрастутся до валунов, твоя жизнь превратится в кошмар… Ты понимаешь?

Боа побледнела. Только сейчас она на самом деле поняла. Когда кристаллы достигнут огромных размеров, растянувшаяся кожа груди не выдержит и прорвется. На теле рабыни откроются два вулкана, и из каждого извергнутся камни.

— Но это невозможно!

— Увидишь! — усмехнулась девушка. — Если тебе повезет, и тебя продадут какому-нибудь богачу, живущему там, куда вода не просачивается, ты сможешь выстоять. Уровень влажности там будет более или менее приемлемый; тебе придется нелегко, но тебя не разорвет на части, а это единственное, что имеет значение. С первыми летними лучами открой свою грудь солнцу: оно высушит твои кристаллы за несколько дней, и твоя грудь уменьшится до нормальных размеров. Так ты получишь отсрочку — шесть месяцев жары. Но затем придет новый сезон непрерывных дождей… Вот что тебя ждет. Что ждет нас всех! Давай пожелаем друг другу удачи, ведь завтра у нас уже не будет языков, чтобы сделать это. А еще говорят, что некоторые «губки» сумели пережить четыре или пять сезонов, прежде чем их разорвало… Вдруг и мы сможем? Ну, шагу! Через два года встретимся, подруга!

Ошеломленная, Боа как сомнамбула двигалась вперед. Ее рука по-прежнему лежала на зыбких шарах, что колыхались из стороны в сторону на ее груди. Эти мешочки с кристаллами скоро станут причиной ее страданий, а возможно — и смерти. Неужели истина так жестока? Рассказ подруги по несчастью воскресил в памяти Боа один забытый разговор. Страстные слова ее матери, смысл которых она тогда не могла понять, но которые сегодня озарились для нее новым светом…

«Когда-то, — шептала Собра, — в особых случаях мы применяли некие минералы. Сильные снадобья, лекарства, чувствительные именно к влажности. Одна осушающая пастилка, и — хоп! — удар достиг цели. И мы можем жить дальше, ты и я. Поглощать влагу, но оставаться в живых».

Она пыталась подготовить свою дочь, донести до нее суть вещей. Но слова, к которым она прибегала, ничего не означали для Боа. «Условия», «лекарства»… Они говорили о чем-то таком древнем. О забытой реальности.

Едва добравшись до очага, девушки, измотанные долгим подъемом, рухнули без сил. Тогда каждой их них вручили какую-то отвратительную трубку и велели полной грудью вдохнуть дым. Не прошло и пяти минут, как все они, одна за другой, погрузились в забытье.

На следующее утро Боа проснулась от ощущения, будто зверь с огненными зубами пожирает ее язык. От подбородка до затылка ее пронизывала невыносимая боль. Грудь покрылась черными струпьями. Рот и губы словно одеревенели. Она хотела крикнуть, но смогла издать только глухой гортанный звук. Только сейчас Боа поняла, что в ротовой полости больше ничего нет. Ей отрезали язык… Надеясь никогда больше не открыть глаза, Боа потеряла сознание.

Через три недели, когда страшная рана зарубцевалась и перестала причинять боль, Боа была продана одному влиятельному члену совета старейшин, которому понравились ее косо поставленные глаза и плоский нос. Звали его Мальтазар.

Это был старик с лицом мертвеца. Настолько худой, что рисунок его мышц проступал явственно, как на анатомическом препарате. Он жил в постоянном страхе перед влажностью, и даже летом, когда скалы трескались от зноя, не отпускал Боа от себя. По ночам она должна была, словно живое одеяло, закрывать собой его истощенное тело, чтобы уберечь его от случайных капель воды, которые могли сорваться со свода по милости утренних туманов. Он никогда не использовал Боа для плотских утех, как обычно поступали другие обладатели рабынь-гидрофагов. Ее единственной заботой была влажность. Ничего, кроме влажности. В то время, пока старик жарился на солнце, растянувшись на плоском камне, Боа обязана была чинить его каучуковые доспехи, которые от времени превратились в расползающуюся, полную трещин оболочку. Избавляться от малейших брешей, заниматься вулканизацией, ставить заплаты на шлем…