По обе стороны поводка - [25]
В июле 1894 года я встретил собаку, о судьбе которой хочу Вам рассказать. Пес был одним из вернейших спутников, сопровождавших караваны лошадей или верблюдов по Центральной Азии. На азиатской военной дороге было несметное количество бездомных собак, ведущих бродячую жизнь. День и ночь они без устали искали себе пропитание. После привала купцов, пилигримов и других путешественников, собравшихся в караване, четвероногие бродяги всегда могли найти что-нибудь съестное около костра: кости, кожу или внутренности забитых животных. Если около одного костра отходы были слишком скудны, собаки перебегали к следующему.
Караван без собак немыслим, они являются неотъемлемой частью жизни на больших торговых путях. Для уборки пищевых остатков, падали и другого мусора они не нужны: за них это делает ветер, солнце и ночные заморозки, не говоря уже о гиенах, шакалах, если такие имеются, воронах и хищных птицах. Помимо эгоистических расчетов на хорошую еду у бездомных собак есть и чувство чести. В благодарность за полученный обед, они ночью охраняют привал. Замечая подозрительное, они лаем предупреждают своих благодетелей о грозящей опасности. Собаки не дармоеды, а желанные гости у путешественников, случайно становящихся их хозяевами на более или менее длительный срок.
Сколько сотен собак в течение многих лет сопровождали мои караваны! Большинство из них, недолго побыв с нами, исчезали, не оставив никакой памяти о себе. Число собак, которых я и по сей день вспоминаю с благодарностью, любовью и восхищением, не очень велико, но они сыграли много исключительно трагических, драматических и героических ролей. Судьбу одних я проследил до конца, другие же исчезали бесследно. Все они были моими друзьями, моими товарищами по одиночеству. Некоторые собаки заставляли меня горько страдать бессонными ночами.
Как-то раз я работал на маленьком озере Каракуль в северном Памире и был занят картографической съемкой, измерением глубин, рисованием и фотографированием. Там нам встретилась группа китайских верховых. С ними была собака, почти наверняка относящаяся к киргизской пастушьей породе. По элегантной, обтекаемой внешности можно было догадаться о примеси русской борзой. Очевидно собака имела основание быть недовольной своим хозяином, так как, увидев нас и признав в нас приятных людей, она повернула и пошла за нами до своего последнего вздоха. Псу было очень плохо: такого жалкого, заморенного и худого существа я еще никогда не видел. После встречи, на первом же нашем привале, пес уверенно улегся перед моей палаткой с очевидным намерением защищать меня от любой опасности. Смотреть на него было неприятно. Он был очень худой, с остро торчащими ребрами, местами вылезшей шерстью, как будто болел чесоткой или другой опасной болезнью. Я хотел его прогнать, но мой слуга и ведущий каравана Ислам Бей очень просили за него, обещая сделать из него настоящего пса, и я согласился. Он долго был нашей единственной собакой и один распоряжался отходами наших трапез. В основном мы питались бараниной. Получая вдоволь костей и внутренностей, пес быстро стал красивым и упитанным. Мы назвали его по-турецки — Йолдаш — «товарищ путешественника». В этой части Азии кличка «Йолдаш» очень распространена, и в дальнейшем у меня было много собак с таким именем.
В поведении Йолдаш был джентльменом, он не помышлял войти внутрь палатки без приглашения, и даже приглашенный мною, он входил осторожными шагами, смущенно опустив голову, вытягивал свои передние ноги и изучал меня вопрошающим преданным взглядом. Он хотел доказать мне, что в состоянии понять и оценить оказанную честь, зная, что внутри палатки — запретная для собак зона. Но выйдя из палатки, он опять чувствовал себя единовластным хозяином всего вокруг. Напряженно подняв голову, он настороженно осматривал окрестности, убеждаясь в полном порядке и безопасности бивака. Приближался ли киргизский всадник или наша собственная лошадь с выпаса, он пулей налетал на вторгающегося, сердито лаял и пытался его прогнать.
Во время обеда Йолдаш всегда сидел у входа в мою палатку и ждал своей доли, после обеда мы с ним играли на воздухе. Прошло немного времени, и мы стали лучшими друзьями. Как товарищ и надежный сторож, Йолдаш был выше всяких похвал.
В конце августа я решил верхом быстрым ходом преодолеть 140 км от Каракуля до русской пограничной крепости Памирский Пост, где прошлой зимой я провел несколько дней у очень гостеприимного капитана Зайцева и его офицеров. Чтобы попасть туда, нужно было перейти русско-китайскую границу. Без паспорта я не имел на это права. Я поехал в сопровождении двух слуг и Йолдаша темной ночью к границе в стороне от дороги, далеко от китайских пограничных постов. Мы ехали как можно тише, не произнося ни слова. Там и тут находились враждебно настроенные аулы, где всегда были собаки. На наше счастье ни одна из них не залаяла, и Йолдаш молчал. Он шел рядом с моей лошадью и, очевидно, понял, что нужно вести себя тихо.
Беспрепятственно мы перешли границу и при дневном свете двигались значительно быстрее. Йолдаш переносил все трудности довольно стойко, зорко охранял ночью наш привал и всегда был в хорошем настроении. Он не был трусом и никогда не упускал возможности подраться с другими собаками. Учуяв возле какого-нибудь аула своих киргизских сородичей, Йолдаш как молния несся вперед и устраивал жуткие потасовки с местными собаками. Он был удивительно увертлив и быстр в обороне, кусая и хватая всех вокруг себя, и, хотя при этом ему часто доставалось из-за численного перевеса противника, он никогда не уступал, а со злостью продолжал лезть в самую гущу. Закончив драку, он догонял нас уже далеко от аула с выражением триумфа на морде, ожидая похвалы и признания своей храбрости.
