По обе стороны океана - [145]

Ко всем нашим замечаниям внимателен, ни тени обиды… и опять же наше, московское — сидим втроем, слушаем, спорим, обсуждаем…

Вика не представлял себе, что бывает такая огромная почта (как у Льва). Он выглядит лучше, чем можно бы предполагать после всех его неприятностей. Наверно, потому, что ему хорошо пишется. И у него есть убежище — семья…

…Лев с Викой трепались до полвторого…

(Мы с ним перешли на «ты».)

С Викой было замечательно, снова почувствовала, что я умею слушать, слышу слово, что могу нечто полезное для пишущих им сказать и что пропадает это, как в молодости перегорало молоко в груди.

Из Москвы пришел новый анекдот.

«Вопрос анкеты»: «Что вы делали, когда шла битва за Малую землю? Небось отсиживались в окопах Сталинграда?»

Вика — глаза радостно блестят: «Для русского писателя — попасть в анекдот — счастье».

«Ты еще считаешь эмиграцию на месяцы? А я — на годы».

…Сидим у нас на кельнской квартире. Автор читает только что законченную повесть. Автобиографический герой — Некрасов получает диплом сталинского лауреата в том самом окошечке, которое прославил Булгаков в «Театральном романе».

«Виктор Платонович, Вас приглашают в Кремль к товарищу Сталину». На улице машина. Едет. Входит в кабинет. Боится, но пытается подавить, хотя бы скрыть страх. Водка помогает, начинается разговор.

Я не хочу прерывать чтение, но не выдерживаю: «Почему же ты никогда об этом не рассказывал?» Он радостно смеется: «Да никогда этого не было».

Но ведь могло бы быть: звонил же Сталин Пастернаку, Эрснбургу, Булгакову. Мог позвонить и Некрасову.

Сколько советских людей в те годы думали: «Что я скажу Сталину, о чем его попрошу, за кого попрошу, если чудо произойдет и я с ним встречусь?»

Из статьи Р. Орловой

«Души высокая свобода»

В подзаголовке книги Виктора Некрасова «Саперлипопет Если бы… да кабы…»

…А что, если бы его мать не вернулась из Швейцарии в Киев и Виктор родился бы в Париже?

Подзаголовок вопрос становится «раздвоенной» реальностью Виктор Некрасов с его реальной биографией, но минус эмиграция. И Алексей Никитин, родившийся в Париже, ставший французским писателем.

Каждый проигрывает иной вариант. Полностью или частично «Некрасову» давно невтерпеж унизительный страх, слежка, насилие над мыслью. Он приехал в Париж как член советской делегации. Его мучает вопрос: а не остаться ли? Мысль эта приходит не впервые, она оживает в долгих разговорах с Никитиным, он разрывается между «за» и «против». В последний момент, когда в делегации уже началась паника, Некрасов возвращается в отель и улетает вместе со всеми в Москву.

Никитин же отчасти и под влиянием «Некрасова» едет в Москву и в Киев. Ему дают адреса друзей, и потому ему открывается частица настоящей, а не интуристовской России. Ни на мгновение не возникает у него желание остаться навсегда на исторической родине. Но и он ощущает, что потерял, или, вернее, какого человеческого опыта он оказался лишен.

Некрасову, как любому советскому гражданину, возможность пробовать не дана: решить можно только раз и навсегда. Условие же как в сказках: направо пойдешь коня потеряешь, налево пойдешь царство потеряешь…

Так и советский писатель взвешивает: окажется на Западе обретет свободу. Уедет на Запад потеряет родных, большинство друзей, потеряет читателей, язык, родину.

«Что было бы, если бы» — эта вариантность в основе художественного построения повести. И это условие приводит Некрасова в Кремль к Сталину.

Сталин у Некрасова — это не еще один портрет тирана. Это порядочный человек перед тираном, это обычные люди при Сталине, перед Сталиным. («Форум», № 15)

12.2.83

Дорогой Вика!

Посылаем твое интервью. Хорошая фотография, да?

Мы еще долго начинали утро словами «Тоскливо без Вики» И еще из «мыслей на лестнице». «Некрасов» в своей повести в главном споре и в своих размышлениях ничего не говорит о том, что его (внутренне) держит или, другими словами: что он оставил?

Оставляет? Не хочет оставить?.. Понимаешь, Вика, эти вечера и дни с тобой еще и потому были для меня важны, что именно это я оставила, такой жизнью жила дома, с такими людьми. Знаю, знаю о многих компромиссах, вот и взвешивают люди и взвешиваю (нет, в прошлом не взвешивала, у меня из-за Левы выбора не было). А у твоего героя выбор есть — возвращаясь от действительности к литературе — его не может не быть. Семья? Дружеский круг? Пусть несколько очень близких друзей… И уже не только вопрос: какой вред я могу нанести им, а иное: какой вред я могу нанести себе, отрезав себя от своей почвы — не в широком, а в узком смысле слова — от своей среды…

В цитированном уже интервью 1983 г. я спросила:

— Правда ли, что в день обыска ты получил однотомник Булгакова?

— У меня с девятью мальчиками, которые производили обыск, были самые корректные отношения. Телефон они выключили, пока не ушли.

Зря мы идеализируем эту организацию, потому что спрашивают: «Виктор Платонович, у вас спичечек нет?» Я говорю: «А что?» — «Нам надо под шкафом посмотреть!» У этой организации должен быть фонарь! С лучом на сто метров! А не спичечек у обыскиваемого просить. И потом, когда к концу вторых суток они уже набили три громадных мешка в рост человека всякими бумагами, в три часа ночи (на дворе — январь, мороз, метель и вьюга) они звонят в свой КГБ с просьбой выслать им машину. Нет машины! Взвалили на плечи и — в ночь! И в гору, скользя!