По обе стороны экватора - [31]

Я знал только одного человека, имевшего в своем арсенале такую же несмываемую и лучезарную улыбку: это был сеу Жоаким с шестого этажа, работавший в политической полиции ДОПС. Сразу же поясню, что обращение «сеу» является модификацией слова «сеньор». «Сеу» употребляется, когда вы имеете дело с людьми уже вам знакомыми. Оно не носит сугубо официального характера обращения «сеньор», принятого в контактах с незнакомыми или официальными лицами, а содержит иногда некоторый оттенок подобострастия. Что было вполне закономерно в общении с улыбающимся «сеу Жоакимом» из ДОПСа.

Я так много говорю об улыбках Жозе Лопеша, сеньора Перейры и сеу Жоакима, что может сложиться ошибочное впечатление, будто «Сан-Жорже» был населен только людьми улыбающимися. Это не совсем так, хотя вообще-то бразильцы по натуре своей люди веселые, оптимистично настроенные, умеющие и любящие улыбаться, смеяться, а иногда и хохотать. Но способность эта проявляется чаще и охотнее всего у тех, кто не обременен мелочными заботами о хлебе насущном, чего никак нельзя было сказать о подавляющем большинстве обитателей «Сан-Жорже».

В доме нашем, как я уже упомянул, было двенадцать этажей, на каждом — полтора десятка квартир, и поэтому при всем желании невозможно рассказать обо всех пассажирах этого удивительного Ноева ковчега, пришвартовавшегося на вечную стоянку близ пляжа Ботафого и сумевшего собрать в своих каютах чуть ли не все самые типические компоненты удивительного человеческого коктейля, именуемого словом «Рио». Кстати, Рио — эта интимно-ласкательная форма от Рио-де-Жанейро, столь широко употребима, что за пять лет жизни в стране я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из бразильцев назвал этот город его полным именем. Все и всегда говорят только: Рио.

Я уподобил «Сан-Жорже» ковчегу и сравнил квартиры с каютами не случайно. Дом этот был узким и высоким, как океанский лайнер. На каждом этаже квартиры выходили в длинный прямой коридор, слегка напоминающий судовую прогулочную палубу: с одной стороны через равные промежутки — квартирные двери, с другой — окна во двор. Да, это был настоящий Ноев ковчег: в лифтах нашего дома и в его двенадцати коридорах можно было встретить, например, капитана бразильской армии Америко Гимараеса с пятого этажа. Прямо над ним жил седовласый торговец недвижимостью сеньор Карвальяэс, у которого я арендовал стоянку в подземном гараже. Капитан Гимараес, сеньоры Перейра и Карвальяэс жили в пятикомнатных квартирах, выходивших окнами на набережную. Таких квартир в доме насчитывалось только двенадцать: по одной на этаже. Все остальные были поплоше. Из двух, иногда трех комнат. С окнами во двор или на задымленную улицу Сан-Клементе. Там жили и уже упомянутая чета португальцев, и сеу Жоаким, который, хотя и работал в полиции, но не дослужился до больших чинов.

В этом же плебейском крыле «Сан-Жорже» на третьем этаже жила мулатка Мария — объект самого горячего внимания мужской половины дома и неусыпного интереса женской его части. Внимание мужчин объяснялось общеизвестными, когда речь заходит о настоящей мулатке, достоинствами ее женской стати. Интерес женщин мотивировался тем, что Мария жила здесь на каком-то странном положении приживалки-экономки при дряхлой старухе, которая никогда никуда не выходила. Женщины «Сан-Жорже» с нетерпением ждали, когда старуха помрет и наследники — два племянника, живущие где-то в Сан-Пауло, — незамедлительно выгонят из квартиры ненавистную Марию.

В коридорах, подъездах и лифтах нашего дома можно было встретить штурмана дальнего плавания Томаса Рошу и его приятеля, перебивающегося случайными заработками журналиста Саржио-Энрике, изгнанного из газеты «Диа» после переворота 1964 года. Он отнюдь не отличался слишком уж левыми взглядами, но вскоре после тех мрачных событий опубликовал язвительную заметку об одном из высокопоставленных гражданских участников путча, который заявил, что, по его мнению, «все, что хорошо для Соединенных Штатов, хорошо и для Бразилии». Высокопоставленное лицо действительно сказало эти слова, но позволивший себе якобинский сарказм вольнодумец Сержио-Энрике вынужден был с тех пор пробовать свои силы в уголовной хронике на радио «Глобо».

Его соседкой по этажу была «мисс Паула», увядающая труженица балета с площади Тирадентес, где обосновались театры и театрики, культивирующие искусство стриптиза. В свое время Паула была звездой этого жанра в театре «Рекрейо», что означает в переводе на русский «Отдых», и за кратковременный период творческого взлета успела скопить денег на первый взнос за самую скромную двухкомнатную квартирку в «Сан-Жорже». Вскоре, однако, безжалостная судьба в лице импресарио Коле-и-Фильо оттеснила Паулу с залитой светом авансцены «Рекрейо» во вторую шеренгу «кордебалета», то есть нестройной толпы выходящих в тираж девиц, и это самым катастрофическим образом отразилось на ее актерской ставке. И тогда перед ней во всей своей жестокой обнаженности встала банальная проблема: где взять деньги для уплаты очередных взносов? И разумеется, Паула вынуждена была прибегнуть к неизбежному для представительниц ее профессии решению…