По небу полуночи ангел летел... - [33]

Мертвопись

«Это было давно, когда я еще лапти собирал», — очкообразный нонконформист Эш гоголем прохаживается по своей мастерской, расположенной в подвале потустороннего мрака и ужаса. По углам мастерской валяются мотки колючей проволоки, обломки железных труб, груды пустых консервных банок. На стенах мерцают мертво-зеленые раки, ящерицы и прочие гады, пригвожденные к дощечкам. В тяжелом воздухе роится запах искореженного металла и жженых костей. Догадливая журналистка Апостольская, восседая на табуретке посреди потустороннего мрака и ужаса, зажимает нос платочком, надушенным французским ядом — «Пуазоном».

«Это было давно, когда я еще лапти собирал. Пошел однажды я в церковь — поглазеть на утварь à la russe. Подхожу к иконе Пантелеймона и вижу — внизу, у самых ног целителя, чернеет его подлинная косточка, оправленная стеклом и золотом. Целуют люди эту косточку и радуются, как будто к великой святости прикоснулись. Вот тогда и осенила меня идея мертвописи. Правда, мой знакомый Ермаков называет это профанацией святых мощей, да я на него, прохвоста, не обижаюсь. У него весь мир — профанация».

Нонконформист Эш зажигает автоген, демонстрируя догадливой журналистке Апостольской процесс изготовления необычного шедевра — синим лучом вырезает невообразимую конструкцию, формирует некую железную оправу и вставляет туда слегка опаленную куриную косточку, приговаривая: «И ныне, и присно, и навеки веков».

«Готово! — преподносит нонконформист громоздкий шедевр, произведенный на глазах восхищенной гостьи. — Это память о нашем романтическом обеде».

«Я слышала, что в Америке техника увековечивания костей ушла далеко вперед, — хвастается своими познаниями догадливая журналистка Апостольская. — Там вставляют в подобную оправу не только куриные останки, но и прах родственников».

«Темный у нас народ, дремучий! — вздыхает нонконформист. — Еще недостаточно образован, страдает пережитками тоталитарной дикости. Я хотел было предложить юбилейный проект творческой обработки трупов, так ведь народ не поймет — наотрез откажется от выгодного приобретения. Согласитесь, что наш крематорий работает впустую — ведь пепел можно использовать не только на примитивные удобрения, но и добавлять в различные краски, необходимые для создания великих полотен. Мало того, если очищенный прах нагреть на газе и сжать под высоким давлением, то можно получить отменные алмазы. В свободных странах так и поступают — делают из ненаглядных мертвецов бриллиантовые подвески и носят себе на здоровье!»

«Мне кажется, что подобные бриллиантовые подвески должны попахивать Освенцимом», — догадливая журналистка Апостольская по-кошачьи обнюхивает оправленную косточку с разных сторон.

«Какой запах? Какой Освенцим? — возмущается нонконформист. — Чистая, изысканная мертвопись! Мертвопись — это алмазный идеал свободы!»

Полномочный спецчеловек

«Теперь ты несешь в долину огонь своего автогена. Когда понесешь на гору дым своего творчества?» — возникает в мастерской Эша полномочный спецчеловек, откомандированный на берега Невы с центрального меридиана. Его мужественный лик блистает целеустремленностью холодных глаз медузы и свежевыбритой синевой магазинного цыпленка. На всякий случай он имеет черную визитку с радужными орлиными крыльями и надписью золотом: «Специальная служба». А сегодня случай как раз представляется всяким.

«Вот ты только что вспоминал своего знакомого фигуранта, — достает он из черной кожаной папочки чистый лист и приступает к составлению протокола ненависти. — Кто это?»

«О, это страшный человек! — нашептывает нонконформист Эш. — Понимаете, этот Ермаков был коренным отщепенцем и однажды начертал кровью на кирпичном брандмауэре: «Для духа нет преград», а потом установил на лодчонке иконку Богородицы и поплыл в гордом одиночестве прямиком на восток от солнца, на запад от луны. Никого с собой не взял, только Богородицу да своего любимого кота. Разумеется, по дороге его выловили и посадили в тюрьму за незаконное пересечение пространства».

«Это правильно. У нас пересекать пространство, да еще с котами, без разрешения нельзя. Ну а другой фигурант, с которым ты общался вчера?»

«О, это страшный человек! — нашептывает нонконформист Эш. — Понимаете, Фуражкин был боевым офицером и однажды без разрешения командования издал книженцию про секретный Александровский форт, где некогда учинялись ужасные злодеяния, был отправлен сражаться на Северный Кавказ, а потом, по возвращении, начертал в Офицерском собрании возмутительные имперские стихи: «Един есть Господь, потому и держава едина!» Какая к черту держава? Какой Господь? Прах один».

«Опасные люди, твои знакомые фигуранты. Кто пишет кровью и стихами, тот не хочет, чтобы его читали, а хочет, чтобы его выучивали наизусть».

«Опасные, очень опасные люди, все напрямик делают, без разрешения, — поддакивает нонконформист Эш. — Особенно тот, другой фигурант. Он ведь умеет стрелять из пушки! Когда я ему рассказал о необходимости перевести крематорий на рыночные рельсы, он предложил сделать из меня двенадцатый час — сначала сжечь в печи, потом зарядить пеплом Петропавловскую пушку и выстрелить в облака. Ну не выродок ли?»