По найму - [18]
Нет, я с тобой не согласна, это не душевная черствость! Я уверена, что они страдали, но просто вовремя взяли себя в руки. Жизнь ведь не может остановиться. Да и слезами горю не поможешь. Правда, они не так богаты, как Эрнестина... По-моему, горевать — привилегия самых богатых. Но если честно, то это вообще проявление дурного тона — все равно что купить себе машину, когда ни у кого из твоих знакомых машины нет и быть не может. Сама посуди, кто из нас мог бы себе позволить такое роскошное траурное платье? Правда, многим траур очень к лицу, так что, пожалуй, кое-кто и не упустил бы такой прекрасный предлог... Ну а что касается Эрнестины, она слишком богата, чтобы нуждаться в нашей жалости.
Ты, конечно, права, но даже очень верующие люди так не горюют об умерших. Это просто не по-христиански. Ведь считается, что все мы рано или поздно воссоединимся в загробном мире. Нет, серьезно: горевать — это значит выказывать отсутствие истинной веры. Для людей религиозных усопшие столь же реальны, как и живые. Религиозна ли Эрнестина? Право, не знаю, по-моему, скорее суеверна. Сначала она явно ударилась в религию, но потом стала пробовать все подряд — в том числе самых настоящих шарлатанов. Пыталась ли она завести роман? Понятия не имею. Пожалуй что нет — во всяком случае, при Филиппе романов у нее не было. Ну, а теперь она слишком чтит его память... Вообще, странная семейка эти носатые Франклины — сама посуди: сколько их, а все бездетные! Так что титул баронета теперь переходит к какому-то австралийскому кузену, которого никто и в глаза не видел. Нет, я абсолютно убеждена, что роман с настоящим мужчиной пошел бы ей только на пользу. Я говорю с «настоящим мужчиной» не в смысле его моральных качеств... Но кто осмелится приблизиться к Эрнестине, когда она носит свое горе наподобие ceinture de chasteté[3]. Так и кажется, что на лбу у нее надпись: «Я в глубокой скорби!»
В этом есть что-то очень мещанское: посмотришь на нее — сразу настроение портится. Нет, я знаю, что она уже не носит траур, я говорю в переносном смысле...
Ее мать сейчас в сумасшедшем доме. Разве ты не знала? Да, да, потому-то, собственно, все мы так боимся за Эрнестину. Она и сама, наверное, боится, хотя, конечно, об этом помалкивает: как бы ей в один прекрасный день тоже туда не загреметь. Во всяком случае, пора бы ей понять, что такое поведение в наши дни ненормально, уж не знаю, как раньше. Это только в Библии рыдают и посыпают головы пеплом. Да еще королева Виктория, но до чего же она всем тогда надоела со своей скорбью. Теперь другие времена, другие отношения. Самое долгое и задушевное общение, на которое мы способны, — это застолье. Вот почему многие из нас предпочитают заводить не друзей, а знакомых: от них не так устаешь и, между прочим, в конечном итоге они гораздо надежней. Незаменимых нет. Не знаю, как ты, но, например, я себя к незаменимым не отношу. Не дай Бог стать незаменимой! Разве можно умереть со спокойной душой, если знаешь наперед, что на твоей могиле будут безутешно рыдать? Да ни за что на свете! Кто из нас незаменим? Во всяком случае, не Филипп. Между нами, жуткий был сноб, вечно корчил из себя Бог знает кого. Да и наша бедняжка Эрнестина тоже иногда начинает воображать себя принцессой.
Правда, в последнее время она стала меньше хныкать. Уж не знаю, сама ли догадалась или кто подсказал, но теперь она гораздо реже заводит свою любимую пластинку — и слава Богу: песенка сильно всем приелась. Конечно, нам очень жаль Эрнестину, но все равно ничего утешительнее, чем «не горюй, все уладится», мы ей сказать не в состоянии. Тем более что, может, в глубине души она совсем не хочет, чтобы «все уладилось». Боюсь только, если она вовремя не опомнится, как бы ей не последовать за своей матушкой.
Ради Бога не подумай, что я против нее что-нибудь имею. Эрнестина — прелесть, все мы ее обожаем и ждем не дождемся ее возвращения. Но выход один: cherchez l'homme![4] Как хорошо, если б отыскался какой-нибудь милый и благородный человек из числа тех, кого мы знаем и любим, — не надо, чтоб он был богат, это ей ни к чему, главное, чтобы она могла его жалеть. Как это ни смешно, она и за Филиппа вышла из жалости — в этом я не сомневаюсь ни минуты. В мужчине она ищет объект для сострадания. И отчасти для восхищения. Кто из наших знакомых мог бы ей подойти? Пожалуй, Джаспер — и Арчи. Хьюи тоже годится, особенно если за него похлопочет Констанция. Думаешь, я не права? Кто знает... Констанция непредсказуема. Когда он рядом, она над ним измывается, когда его нет (хотя он вечно при ней!), Боже сохрани что-нибудь не так про него сказать — Констанция набросится, как тигрица. Тебе не нравится Хьюи? По-моему, он ничего. Хорош собой и, говорят, талантлив... Больше похож на хамоватого офицерика, чем на художника? Ну, ты к нему несправедлива, а кроме того, в этом-то как раз вся прелесть. Неизвестно, правда, способен ли он на благородный поступок, — пока он, бедняжка, не имел возможности проявить себя с этой стороны. Но как же мы познакомим с ним или с кем-то другим Эрнестину, если она сидит взаперти? Правда, время от времени в ее мавзолее на Саут-Холкин-стрит бывают посетители, но там уж не до знакомств! Надо уважать чувства леди Франклин. Надо проявлять деликатность. Нельзя упоминать о ее трагедии. Нельзя забывать о ее трагедии. Надо все время помнить о том, что она испытала, но вслух — ни-ни-ни! Нельзя говорить громко — она пугается, нельзя говорить шепотом — она начинает думать о смерти мужа. Но мы очень любим Эрнестину, она наше сокровище. Ты только не думай, что я имею в виду капиталы, унаследованные ею после смерти Филиппа. Что ей деньги! Снотворное, чтобы подольше находиться в своей дреме. Но они все равно при ней — стоит лишь протянуть руку за чековой книжкой. Когда она рядом, мы чувствуем себя увереннее. В каком смысле? Ну хотя бы в финансовом. Ведь случись с нами неприятность... беда, Эрнестина тотчас поспешит на помощь. Мы просто не имеем права бросить ее на произвол судьбы — хоть изредка надо навещать ее, разумеется, предварительно позвонив или написав ей, чтобы в случае чего она могла сказать: «Нет, нет, я не могу вас принять. Я хочу побыть наедине с моим горем. Когда со мной моя печаль, я чувствую себя такой ничтожной (она всегда была очень самокритичной), но без нее я вообще не существую. Я живу лишь моей печалью».
У большинства читателей имя Лесли Поулза Хартли ассоциируется с замечательным романом «Посредник», но мало кто знает, что начинал он свою карьеру именно как автор макабрических рассказов, некоторые из которых можно с уверенностью назвать шедеврами британской мистики XX века. Мстительный призрак, поглощающий своих жертв изнутри, ужин с покойником, чудовище, обитающее на уединенном острове… Рассказы, включенные в этот сборник, относятся к разным направлениям мистики и ужасов – традиционным и сюрреалистическим, серьезным и ироническим, включающим в себя мотивы фэнтези и фольклорных «историй о привидениях». Однако секрет притягательности произведений Хартли достаточно прост: он извлекает на свет самые сокровенные страхи, изучает их, показывает читателю, а затем возвращает обратно во тьму.
Рассказы в жанре ужасов. Художник Леонид Чистов. СОДЕРЖАНИЕ: «Псы Тиндала» «Откровения в черном» «Рассказ Сатампры Зейроса» «У. С.» «Встреча в Рождество».
«Прошлое — это другая страна: там все иначе». По прошествии полувека стареющий холостяк-джентльмен Лионель Колстон вспоминает о девятнадцати днях, которые он провел двенадцатилетним мальчиком в июле 1900 года у родных своего школьного приятеля в поместье Брэндем-Холл, куда приехал полным радужных надежд и откуда возвратился с душевной травмой, искалечившей всю его дальнейшую жизнь. Случайно обнаруженный дневник той далекой поры помогает герою восстановить и заново пережить приобретенный им тогда сладостный и горький опыт; фактически дневник — это и есть ткань повествования, однако с предуведомлением и послесловием, а также отступлениями, поправками, комментариями и самооценками взрослого человека, на половину столетия пережившего тогдашнего наивного и восторженного подростка.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На встречу к писателю едет преданный почитатель, который просто живет в его романах…
Представляемое читателю издание является третьим, завершающим, трудом образующих триптих произведений новой арабской литературы — «Извлечение чистого золота из краткого описания Парижа, или Драгоценный диван сведений о Париже» Рифа‘а Рафи‘ ат-Тахтави, «Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком» Ахмада Фариса аш-Шидйака, «Рассказ ‘Исы ибн Хишама, или Период времени» Мухаммада ал-Мувайлихи. Первое и третье из них ранее увидели свет в академической серии «Литературные памятники». Прозаик, поэт, лингвист, переводчик, журналист, издатель, один из зачинателей современного арабского романа Ахмад Фарис аш-Шидйак (ок.
Дочь графа, жена сенатора, племянница последнего польского короля Станислава Понятовского, Анна Потоцкая (1779–1867) самим своим происхождением была предназначена для роли, которую она так блистательно играла в польском и французском обществе. Красивая, яркая, умная, отважная, она страстно любила свою несчастную родину и, не теряя надежды на ее возрождение, до конца оставалась преданной Наполеону, с которым не только она эти надежды связывала. Свидетельница великих событий – она жила в Варшаве и Париже – графиня Потоцкая описала их с чисто женским вниманием к значимым, хоть и мелким деталям.
«Мартин Чезлвит» (англ. The Life and Adventures of Martin Chuzzlewit, часто просто Martin Chuzzlewit) — роман Чарльза Диккенса. Выходил отдельными выпусками в 1843—1844 годах. В книге отразились впечатления автора от поездки в США в 1842 году, во многом негативные. Роман посвящен знакомой Диккенса — миллионерше-благотворительнице Анджеле Бердетт-Куттс. На русский язык «Мартин Чезлвит» был переведен в 1844 году и опубликован в журнале «Отечественные записки». В обзоре русской литературы за 1844 год В. Г. Белинский отметил «необыкновенную зрелость таланта автора», назвав «Мартина Чезлвита» «едва ли не лучшим романом даровитого Диккенса» (В.
«Избранное» классика венгерской литературы Дежё Костолани (1885—1936) составляют произведения о жизни «маленьких людей», на судьбах которых сказался кризис венгерского общества межвоенного периода.
В сборник крупнейшего словацкого писателя-реалиста Иозефа Грегора-Тайовского вошли рассказы 1890–1918 годов о крестьянской жизни, бесправии народа и несправедливости общественного устройства.
В однотомник выдающегося венгерского прозаика Л. Надя (1883—1954) входят роман «Ученик», написанный во время войны и опубликованный в 1945 году, — произведение, пронизанное острой социальной критикой и в значительной мере автобиографическое, как и «Дневник из подвала», относящийся к периоду освобождения Венгрии от фашизма, а также лучшие новеллы.
Роберт Грейвз (1896–1985) — один из самых значительных поэтов и прозаиков Англии XX в. Написанная им серия исторических романов, из которых наиболее известные «Я — Клавдий», «Клавдий божественный», «Князь Велисарий», «Золотое руно», «Дочь Гомера» и, конечно же, «Царь Иисус», поставили его в один ряд с величайшими романистами XX в.Роман «Царь Иисус» (1946) рассказывает о переломной эпохе в истории человечества. Иисус предстает в романе не как икона, а как живой человек, который, страдая за людей, не в силах всех и сразу сделать счастливыми.