По найму - [17]

Укладываясь спать, Ледбиттер всякий раз пытался сосредоточиться на этом сне в надежде, что он опять ему приснится. Но не тут-то было: сон не возвращался, не спешил ему на помощь. Самое удивительное заключалось в том, что наедине с собой Ледбиттер помнил сочиненные им небылицы в мельчайших подробностях, но как ни старался, ничего нового придумать не мог: его воображение тотчас же попадало в затор. Стоило, однако, появиться леди Франклин и занять привычное место на переднем сиденье, в сознании загорался зеленый свет и он мчался на всех парах в мир фантазии.

Ледбиттер рассказывал не только о своей семейной жизни. Он настолько привык к леди Франклин, что порой забывал, что имеет дело с клиентом — исчезало обращение «миледи», пропадали все те интонации и словесные обороты, что употреблялись при общении с клиентами, он говорил с ней, как с близким человеком, не подозревая, что такая откровенность во многом объяснялась тем, что леди Франклин вызывала у него симпатии. Он рассказывал о своей работе, о том, как трудно поспевать на вызовы вовремя, о том, как подводят его порой те водители, которых он присылал вместо себя. У кого что болит, тот про то и говорит — в полном соответствии с этой пословицей Ледбиттер, отставив формальности, все чаще и чаще делился с леди Франклин своими огорчениями. Он говорил, что дом и семья — это, конечно, прекрасно, но стоит выйти за дверь, как ты оказываешься в мире, где все несутся сломя голову и отпихивают друг друга, а вперед вырываются самые наглые и бесцеремонные, которым лично он спуску не дает. Леди Франклин была хорошей слушательницей — она на удивление располагала к откровенности и, затаив дыхание, внимала его рассказам про жизнь, совершенно не похожую на ее собственную. Ей казалось, что она наблюдает за ожесточенной баталией, находясь на безопасном расстоянии: слышит выстрелы, видит, как схватываются врукопашную бойцы. В ее кругу мужчины были друг с другом мягки и предупредительны — как женщины, даже еще мягче, в отношениях — во всяком случае, внешне — царили тишь да гладь. Но в мире Ледбиттера мужчинам приходилось, не щадя сил, отстаивать свои права — словами, а в иных случаях и кулаками. Ледбиттер не любил уступать в словесных поединках, он привык оставлять последнее слово за собой, а если это не помогало, у него всегда находилось кое-что покрепче, чем слово. Но он слишком уважал себя, чтобы хвастать своими победами перед леди Франклин. Обычно он ограничивался такими эвфемизмами, как «я устроил ему день рождения» или «он узнал от меня свой гороскоп». В перепалках с водителями встречных машин требовались мгновенная реакция и хорошо подвешенный язык. Но Ледбиттер избегал демонстрировать свои таланты в присутствии леди Франклин: это противоречило его понятиям о том, как вести себя при пассажирах. Но, чуть прислушавшись и присмотревшись (для чего пришлось слегка приоткрыть те ставни, что после смерти мужа отгородили леди Франклин от внешнего мира), она убедилась, что Ледбиттер рассказывал чистую правду. Угрюмые автомобилисты, казалось, решили передавить всех пешеходов. Таксисты высовывались из окон и бешено переругивались друг с другом, владельцы частных машин закатывали глаза и бормотали под нос проклятья, водители автобусов с презрительной усмешкой взирали на них со своих олимпийских высот; если позволяло время, возникали скорострельные перепалки. Шла великая война слов.

— По-моему, автомобилисты сильно недолюбливают друг друга, — заметила леди Франклин.

— Еще бы! — отозвался Ледбиттер. — Вы только посмотрите, как большинство из них скверно водит. Дай им волю, они бы нас всех передавили. А пешеходы! Вон та женщина, наверное, думает, что если она будет стоять разинув рот посреди улицы, я сумею проехать у нее между ног!

Господи, какой кошмарный мир!

— Давайте поедем обратно! — вдруг вырвалось у леди Франклин.

— Обратно, миледи?

— Да, обратно — на Саут-Холкин-стрит.

ГЛАВА 7

— Закрыть окна, миледи?

— Не до самого конца.

— Задернуть шторы?

— Не рановато ли?

— Обычно темнеет гораздо быстрее, чем рассветает, миледи, и, кроме того, сейчас сильный туман.

— Туман? Какая прелесть. Я хочу посмотреть на туман. Оставьте маленькую щелочку, Симмондс.

Леди Франклин села у окна с книгой. Она вынула закладку, без которой никогда не могла найти нужное место, но читать не стала. Ее взгляд был устремлен к окну, и она прислушивалась к тихим уличным шорохам.

«Я была уверена, что ее печаль улетучится, как только она снимет траур и забудет про извещения с черной каймой, плюмажи, похоронные марши и прочие прелести... Кроме того, это вообще производит дурное впечатление... Нет, конечно же, многие скорбят о нем, но про себя, не выставляют свои чувства напоказ — они знают, что покойник этого не одобрил бы. Почти все мои знакомые, кто терял родных и близких на войне, сразу же надевали все самое лучшее и отправлялись в театр, в гости, давая тем самым понять окружающим, что они снова в седле и жизнь продолжается; они поступали так отчасти потому, что не хотели ставить друзей и знакомых в неловкое положение. И вообще, если внушить себе, что у тебя все в порядке, в конце концов все обязательно будет в порядке. Две мои подруги потеряли на войне возлюбленных (они погибли в Италии), но и виду не подали, что у них большое горе. Они говорили о погибших так, словно те были живы и здоровы, охотно смеялись, особенно шуткам про смерть — а что, и здесь есть свои комические стороны, — и вскоре обрели прежнюю бодрость духа.