По-настоящему - [4]

— Ты очень хорошенькая, сказал он.

— Спасибо, сэр.

Собственный голос напомнил ей хрип Бородатого Мартина, когда он говорил, что любит ее. Она попробовала улыбнуться, но не смогла. Ей хотелось, чтобы он протянул руку и легонько отстранил ее от себя, чтобы хорошенько рассмотреть ее. Но рука не двинулась. Он опять посмотрел ей в глаза, словно пытаясь точно определить, какой у нее оттенок синего.

— Ты похожа на девушку, которая когда-то у нас училась, — сказал он. Ее звали Сара Спенс.

— Я помню Сару Спенс.

— Ей тоже хорошо давался английский.

Ей хотелось, чтобы что-то случилось — грянул гром, начался ливень, все, что угодно, — лишь бы задержало их в классе. Ей было невыносимо даже представить, как она пойдет к своей парте и положит тетрадку в портфель.

— Сара поступила в университет в Уорике, — сказал он.

Она кивнула. Снова попробовала улыбнуться, и на этот раз улыбка получилась. Про себя Дженни сказала, что улыбка вышла бесстыжая, но ей было все равно. Она надеялась, что благодаря этой улыбке она стала еще больше похожа на Сару Спенс, всезнающую и способную на все. Интересно, думала она, всем девчонкам, которые были затычками, он говорил, что они похожи на Сару Спенс. Ей было все равно. История с Сарой Спенс кончилась и точка, он с ней даже больше не встречается. Судя по всему, Сара Спенс его подвела, но она не подведет, никогда, хоть за миллион лет. Она будет ждать его вечно, или до тех пор, пока он не получит развод. Будет ухаживать за ним, когда он состарится.

— Отправляйся-ка домой, Дженни.

— Я не хочу, сэр.

Она продолжала стоять, держа в левой руке тетрадку. Увидела, как по его лицу словно пробежала тень. На миг он закрыл глаза.

— Почему не хочешь? — спросил он.

— Потому что я влюблена в вас, сэр.

— Ты не должна, Дженни.

— Почему не должна?

— Ты знаешь, почему.

— А как же Сара Спенс?

— Сара — другое дело.

— Мне все равно, сколько у вас было затычек. Все равно. Я вас за это не меньше люблю.

— Затычек, Дженни?

— Тех, которыми вам пришлось обходиться.

— Обходиться? — Он вдруг сердито посмотрел на нее, его лицо слегка перекосилось. — Обходиться? — снова проговорил он.

— Других девушек, которые напоминали вам о ней.

— Не было никаких других девушек.

— Вас видели, сэр…

— Видели только меня и Сару.

— Вашу машину…

— Один раз ославят, так потом на тебя всех собак навешают, Дженни. Никаких других не было.

Внутри, где-то в животе, у нее все поледенело. Другие девчонки привязывались к нему, как и она. Другие девчонки стояли, наверно, на том же самом месте и изливались. Это-то и реальное существование Сары Спенс и превратило его для школьниц в легенду. Только Сара Спенс ездила с ним в его стареньком форде в укромные места, только Сара Спенс ощущала объятия его рук. Почему его не должны были видеть одного в поезде в вагоне-ресторане? Может те уикэнды, когда его не бывало дома, он проводил с больной матерью.

— Я не Казанова, Дженни.

— Я должна была сказать вам, что люблю вас, сэр. Не могла не сказать.

— Боюсь, что нет ничего хорошего — любить меня.

— Вы самый замечательный из всех, кого я когда-нибудь встречу.

— Нет, Дженни, нет. Я просто учитель английского, который воспользовался влюбленностью молодой девушки. Кое-кто сказал бы — ничтожный человек.

— Вы не ничтожный. О боже, вы не ничтожный. — Она услышала пронзительные выкрики собственного голоса, на грани слез. Это ее удивило. Немыслимо, чтобы она так яростно возражала. Немыслимо, чтобы он назвал себя ничтожным.

— После того, как мы провели уикэнд в гостинице, — сказал он, — она сделала в Уорике аборт. И я это допустил, Дженни.

— Вы ничего не могли поделать.

— Конечно, мог.

Сама того не желая, она представила их в гостинице, о которой он говорил. Представила, как они едят, сидя за столом напротив друг друга, и официант ставит перед ними блюда. Представила их в номере, обшарпанной комнате с кружевными занавесками, закрывавшими нижнюю половину единственного окна, с тазиком для умывания в углу. Такой номер был в одном кино, которое она смотрела, и Сара Спенс даже была похожа на актрису, которая играла продавщицу. Она стояла в одном белье, точно так же, как та продавщица, и с сознанием неловкости ждала, а он с любовью улыбался ей. «Смотри же, чтобы жесткая рука, — шептал он, — Седой зимы в саду не побывала. О Сара, любимая моя». Как тот актер в фильме, он снял с нее белье, все время читая шепотом сонеты.

— Это было грязно и ужасно, — сказал он. — Вот как это кончилось, Дженни.

— Мне все равно, как это кончилось. Я пошла бы с вами, куда угодно. Я пошла бы в тысячу гостиниц.

— Нет, нет, Дженни.

— Я вас ужасно люблю.

Все еще стоя там, она заплакала. Он слез со стоявшего у стола стула, подошел к ней и обнял, говоря, чтобы она плакала. Слезы — не зло, а благо, сказал он. Он усадил ее за стол, потом сам сел рядом с ней. Его история с Сарой Спенс выглядела романтичной, говорил он, из-за этого романтического ореола девочки влюбляются в него. Они влюбляются в несчастье, которое они ощущают в нем. Ему было трудно их остановить.

— Следовало бы уехать отсюда, — сказал он, — но я не могу заставить себя это сделать. Потому что она будет всегда приезжать сюда навещать родных, и когда она будет здесь, я могу хоть мельком увидеть ее.